Андрей Иванов - Бизар

Пластинок было достаточно, можно было слушать еще несколько десятков лет, не отрываясь от вида на мост, причал под ним, островок с маленьким маяком. Ярослав с удовольствием менял бы пластинки и памперсы, подливал коньяку, и нам тоже, спасибо… Хануман плел что-то про буддизм, цитировал Шопенгауэра, Ницше, Хайдеггера, старик давал ему высказаться, – он всем давал высказаться, никогда не перебивал, и даже выказывал недовольство, если его огромные стенные часы начинали шумно бить, он привставал и просил прощения, просил подождать… – Эти часы, – вздыхал он, – они такие древние, такая работа, такие редкие часы… Дайте им отшуметь, сейчас они умолкнут… – И в такт помахивал салфеткой, часы умолкали, он просил прощения у всех еще раз, слушал, слушал… но ни с кем никогда ни в чем ни на секунду не соглашался! Он кивал, кивал, а затем говорил: – Мда… согласен, и все-таки я думаю, что… – И тут он говорил совершенно обратное!

Да, вот так… Он смотрел фильм «Сталинград» каждый год – один раз зимой, другой раз летом… На его столе лежали две книги: «Eight Weeks in the Conquered City» и «The Rape of Berlin» [32], последняя была открыта на странице, где перечислялись рода войск и национальности солдат советской армии, что вошли в поверженный город. Старик стриг бороду и усы до зависти верной рукою каждый третий день в сумеречном коридоре, экономя на свете… сушил носки на батарее… Он занимался нелегалами, содержал их у себя, как домашних животных. Устроил натуральный андеграунд. Кроме Ярослава там были какие-то курды, больше походившие на цыган, и один тамилец. Вот за это местные нацисты и гоняли старика. Мочились на дверь его дома. Подбрасывали мешки с мусором во двор. Писали на стенах и заборах всякие угрозы. Били стекла…

– Да, так глупо, – вздыхал старик, – вот так… вот так глупо себя ведут эти люди, которые втрое младше меня… Бьют окна моего дома! Вот так…

Даже по телевизору показывали этих нацистов с плакатами, говорили, что они сами шведы… показали местных датчан, которые пикетировали нацистов… у старика брали интервью, он говорил, вздыхал, его очки светились пониманием, пониманием бессмысленности этого интервью и всего, всего вообще.

Кейс Ярослава был бестолковым, пальчики его блуждали по архивам Интерпола; испугавшись закрытого лагеря, Яро забился в щель, на самое дно. Читал книги, исправно помогал старику по хозяйству, готовил, пылесосил, но выбивать ковры выходить отказывался – боялся: не то ментов, не то нацистов. Выбирался только по ночам и всегда через черный ход. Он и нам показал, где надо идти, где удобней свернуть… Долго вел садами, задворками и, вынырнув у паркинга, шагал смелее, чаще и чаще попадая в свет фонарей, превращался из призрака в совершенно уверенного в себе человека.

От нечего делать Ярослав занимался изучением генезиса исторического хаоса. Так он это называл. Всерьез говорил, что будет продолжать работать над своей диссертацией. Более того, утверждал, что кое-что уже набросал…

– Так, заметки, тезисы, не более того! – небрежно сказал он. – Стараюсь больше читать. Тут у старика, слава богу, есть все: и Розанов, и Ремизов… Даже апокрифы! «Повесть временных лет», Аввакум… У него потрясающая библиотека! Тут делать нечего, – вздыхал Ярослав, – читаю, пока собираю материал, но буду писать работу. Вернусь с готовой работой!

Открывал книги, пил пиво, читал, перелистывал, у него было много книг, внушительными стопками они стояли возле софы. Везде была пыль и черт знает что! Раскрыв раскладушку, я повалил полку с какими-то записями, бросился собирать, но Ярослав махнул рукой, сказал, чтоб я не волновался: это были письма какого-то старого поляка, ксендза, который здесь жил, укрываясь еще в восьмидесятые годы! Мне очень хотелось почитать те письма, но они были написаны на латыни… Хануман утверждал, что понимает латынь, но читать писем не стал. Его больше беспокоила вонища, которой не замечал Ярослав. Ханни порывался распахнуть форточку.

– Бесполезно, – посмеялся Ярослав, – забито насмерть! Сам забивал…

Грязное белье Ярослава громоздилось кучами в разных углах и источало запах прелости. Когда я спросил его, что это за белье, он сказал, что ему его принес со свалки один молдаванин и забыл унести. Я спросил, можно ли его вынести.

– Выноси, – сказал Яро, зевая и перелистывая одновременно, – если тебе оно так мешает…

Я немедленно выгреб белье. Там еще были паутины, бумажки, песок, пустые баночки и пузырьки, раздавленные таблетки… Ярослав лежал посреди всего этого и – читал, в тетрадку записывал какие-то мысли, вскакивал, прохаживался с бутылкой пива, рассуждал.