Андрей Иванов - Бизар

– Потому что потом, – говорил он, – после рывка, обсуждать времени не будет. Поэтому план вашего перемещения в Норвегию является частью самого побега.

Да, дядя настаивал на Норвегии; она не спорила, даже наоборот: она грезила туда уехать. Ей так надоела чертова Дания. Она обожала горы и водопады… Дядя развернул свой огромный план, она – свой (клочок тетрадного листа). Оба сверили рисунки; они оказались идентичны. Дядя предложил свой алгоритм.

– Вот тут, – ткнул он карандашом в карту, – можно поставить машину, мою машину. Это место как раз там, где у них закуток с клеткой. Единственное место, где он может перелезть.

– Да, если сможет перелезть, – вставила она строго. – Клетка-то высоченная, и с колючей проволокой!

– Ничего, захочет на свободу, перелезет, – твердо сказал мой дядя. – Так вот, я поставлю машину здесь, – еще раз ткнул он карандашом в карту. – Недалеко от этой дороги. Он перелезет тут, прыгнет в машину. И мы тут же уедем, вот по этой дороге, которая ведет к…

– А если машину заметят? И номера? Там же корпус закрытого криминального отделения для психопатов?! Почему машина стоит?

– Там много всяких машин. Никто не спросит. Там домики вокруг. Обычные домики, в которых живут обычные люди. А неподалеку – вот тут, метрах в двухстах, не больше, идет строительство, рабочие приезжают на машинах, ставят их где попало, и, мало ли, какой-нибудь прораб поставил машину, мало ли кто да чего?

– Во-первых, это может быть воскресенье, и никакого строительства не будет, – аргументировала Дангуоле. – Во-вторых, все-таки, если номера какой-нибудь параноик на всякий случай запомнит, мало ли что? Они же тут все доносчики! Вы рискуете…

– Да ничем я не рискую, – вспылил дядя, бросив карандаш в свой рисунок. – Чем я рискую? Унитазами, которые мою, в то время как сын моей сестры сидит в дурке с бандитами, убийцами и наркоманами? Я спать не могу, думая о нем, о сестре… Нет, я не рискую. Я ничем не рискую. Он – да, а я – нет. Я продумал уже этот вопрос. Я надену на номера пластик, черный пластик, мало ли, машина ремонтируется, или что-то еще, кто знает? Мой сосед постоянно держит свою машину в пластике, и номера, и стекла, иногда всю машину в пластик закатывает, так что?., теперь на него в суд подавать? Моя машина – налепил пластик, это мое дело. Это моя машина, и я отвечаю за то, как я на ней езжу, с пластиком на номерах или нет. Да и мало ли, чья это машина! Может, я вообще тайный агент полиции, а? Никто ж не знает… И потом, это займет не больше получаса. За это время никто ничего не сообразит. Все пройдет нормально.

Дядя сильно сомневался в том, что я смогу решиться на побег, именно решиться.

– Физически, – считал он, – перелезть через этот забор нетрудно. Я имею в виду не себя, а его. Он сможет перелезть. Он парень спортивный. В нормальной обстановке, шутки ради, даже я перелез бы. Но когда ты под надзором, когда за тобой наблюдают, следят за каждым движением… Нет, не физически это трудно сделать, но – психологически! Это совсем другое. Тут решимость нужна. Тут надо отважиться! Вот я о чем говорю! Потому что именно на это нужна сила, на это первое движение, как бывает в драке… Побеждает тот, кто наглее. А не тот, кто сильнее. Вот.

Кажется, он действительно понимал, о чем говорил; откуда-то мой робкий на вид дяденька знал об этих вещах! Он видел меня в Гнуструпе… Я и не говорил с ним почти… Я был в таком жалком состоянии – и все эти месяцы я дряхлел, жирел, – он видел, что мои глаза вновь скованы ужасом, как тогда, когда я приехал в Копенгаген, – он имел право сомневаться.

Вдоль корпуса, мимо кустов с одной стороны и газона – с другой, ровно была выложена плиточная дорожка; плитки были серые, местами в стыках проросла травка, веселая, свежая; дорожка утыкалась в тупичок, дальше был газон, три шага по траве и – забор. Тупичок был самым подходящим местом для побега; случалось, люди бежали, и бежали они именно в этом месте, поэтому забор обтянули колючкой с наклоном внутрь, чтоб перелезть было труднее. Когда я прошелся по этой дорожке в свою первую прогулку, санитар, заподозрив неладное, меня сопровождал; пристроился, курил свою трубку и рассказывал мне какую-то рыбацкую историю, шел рядом, хромал в ногу со мной, что-то плел про блесны, трал, еще что-то. Я делал вид, что сильно хромаю, совсем идти не могу, жаловался на колено, делал вид, что да-да, слушаю, бурчал «угу, угу». Того мои «угу» возбуждали. Ему только вот и надо было, чтоб кто-нибудь ему вот так поугукал. Распалился, стал говорить, что вытаскивал треску по семь кило! Вот такую! Я пожаловался на руку: я б такую не вытянул – у меня рука – даже пальцы сжать не могу – перерезал сухожилие – кранты…