Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара

Это случилось 22 июля. Я зашел в раздевалку после очередного поражения, сел на скамейку и стал расшнуровывать кеды. Лжедмитрий зашел следом, сел напротив меня и глубоко выдохнул.

— С-с-сегодня вы, как н-н-никогда, были близки к победе, — сказал он.

— Избавьте меня от своей жалости. Без вас тошно.

— Хорошо. У-у-ух, что-то я вспотел с-с-сегодня.

— Неужели? Вы умеете потеть?

— Я п-потею еще лучше, чем играю, — он засмеялся собственной шутке. — С-с-сейчас пос-с-сижу чуть-чуть и в б-баню пойду. Вы со мной?

— Пас.

— Почему? Это же оч-ч-чень полезно. В-вам сразу станет легче. Mens sana in corpore sano, помните?

— Мне станет легче после другого афоризма: in vino veritas.

Я снял кеды, стянул вонючие сырые носки и бросил все в пакет.

— Подайте, пожалуйста, п-п-полотенце, — сказал он. — С-слева.

— Какое из них ваше? — спросил я.

— Б-белое.

Я протянул руку к полотенцам, но вдруг замер — потому что среди них не было белого.

— Я не уловил: какое полотенце ваше?

— Белое, к-крайнее слева.

Я взял крайнее полотенце и передал ему. Он перекинул его через плечо и как ни в чем не бывало направился в сторону сауны, шлепая вьетнамками по кафелю.

— Дмитрий! — окликнул я.

Он обернулся.

— Да?

— Я дал вам желтое полотенце.

— В с-смысле?

— Полотенце у вас на плече — оно ярко-желтое.

Он недоверчиво улыбнулся.

— Что вы имеете в в-в-виду?

— Я имею в виду, что цвет вашего полотенца — желтый, а не белый, — я схватил со стола оранжевое полотенце и поднял над головой. — Это какой цвет?

— Розовый, — сказал он без запинки.

Повисла тишина. Мы внимательно смотрели друг на друга.

— Вы разыгрываете меня? — спросил он, щурясь. — Если так, то я не понял шутки.

Дверь в раздевалку вдруг распахнулась, впустив на секунду гул толпы и грохот мяча с баскетбольной площадки. К столу подскочил всклокоченный, потный мальчишка, я придержал его за плечо и показал полотенце.

— Это какой цвет?

— Оранжевый.

— Молодец. Беги, играй дальше.

Малец достал из-под стола бутылку с в водой и помчался обратно, на ходу отвинчивая крышку. Когда он толкнул дверь, мы вновь услышали грохот баскетбольного мяча и свист кроссовок о лакированный пол площадки.

— Н-но я п-проверялся у офтальмолога, — сказал старик.

— Давно?

— Ну… года три назад. Или ч-четыре.

— Вам показывали таблицы Рабкина?

— К-кого?

— Ну… такие картинки с разноцветными кружочками?

Он помолчал.

— К чему вы к-к-клоните, Андрей?

— Вы дальтоник.

Он покачал головой.

— Но… это абсурд. Я бы заметил! Обяз-зательно зам-метил бы. Есть же светофоры. Я не вожу машину, но я же иногда вижу их — светофоры! Почему я не замечал? Разве т-такое возможно?

— Вполне. Джон Дальтон до двадцати шести лет не знал о своей цветовой слепоте, да и обнаружил ее случайно — когда увлекся ботаникой. Или еще пример: Илья Репин на старости лет чуть не испортил своего «Ивана Грозного». Человеческий мозг обладает способностью адаптироваться к любым условиям. Вы не замечали свой недуг просто потому, что в вашей жизни не было ситуаций, в которых могла бы потребоваться четкая цветочувствительность. К тому же, скорее всего, ваше восприятие менялось постепенно, и изменение спектра было растянуто во времени.

Он стал тереть лоб ладонью.

— Нет, я вам н-н-не верю. А к-как же д-другие люди? Неужели вы д-думаете, что никто из моих род-дственников ни разу не з-заметил бы, что я н-называю оранжевое — розовым? Это глупо.

— А вы часто замечаете новую прическу вашей дочери? Или ее маникюр? А какого цвета платье было на ней в момент последней вашей встречи? А какой вообще у нее любимый цвет?

Он открыл было рот, но запнулся.

— Вот видите, — сказал я. — Такие вещи просто проскакивают мимо. Мы не замечаем их, потому что привыкли. Мы замечаем только то, что нам нравится, или, наоборот, то, что доставляет дискомфорт. К тому же опыт поколений показывает, что близких людей мы, как правило, знаем очень плохо, — я помолчал. — Вы читали рассказ Эдгара По «Письмо»? Один из главных героев там ищет письмо в самых неожиданных местах, забывая проверить очевидное — письменный стол. Вот и здесь та же история.

Старик присел на скамейку и схватился за горло, словно задыхался. Прошептал:

— Идиотизм какой-то.

В голове у меня шумело — словно стая летучих мышей. Я не мог поверить, что упустил столь важную деталь, я и сам чувствовал себя героем рассказа Эдгара По. Ведь, занимаясь биографией Ликеева, я прочитал о дальтонизме все, что смог найти, я даже некоторое время носил специальные линзы, пытаясь понять, в каких цветах видел мир мой любимый художник.