Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара

— Они разные.

— Браво, Шерлок! Еще варианты?

— Левый снимок светлее.

— Верно. Что это значит?

Зачем она приехала? Зачем?

— Художник использовал более плотные виды красок?

— Ве-ерно, — я посмотрел поверх очков на девушку в первом ряду. — Откуда вы знаете?

— Я читала учебник.

— Ах да, учебник. Их еще читают? Что ж, ладно, вы молодец. Что вы еще можете сказать об этих снимках?

Девушка смущенно опустила взгляд.

— Ничего.

— Верно, — сказал я. — Ничего. Потому что на самом деле рентгенография — это не панацея от всех болезней. ( Зачем она приехала? ) В течение всего времени обучения вам будут вбивать в голову информацию о самых разных технических приемах обнаружения подделок: инфракрасное излучение, например, выявляет первоначальный рисунок автора, сделанный карандашом и скрытый под слоями красок. Ультрафиолет вызывает люминисценцию лака, которым покрыт авторский слой картины. Проблема в том, что все это — лишь техника. А технику легко обмануть. Именно поэтому так важно, чтобы вы — вы все! — научились видеть настоящие вещи собственными глазами, без помощи всех этих прибамбасов. ( Зачем она приехала? ) Любой математик должен уметь складывать и делить семизначные числа вручную, без всяких калькуляторов — иначе он хреновый математик. И точно так же любой искусствовед должен уметь видеть технику мазка и оттенки красок невооруженным глазом. Знайте главное: разница между художником и имитатором заключается в том, что второй целиком зависит от приемов первого. ( Что она здесь делает? ) И это всегда — всегда! — проявляется в деталях: в игре светотени, в морщинах, складках одежды. У настоящей картины есть характер. Именно по «характеру» эксперт может отличить имитацию от оригинала, — я нажал кнопку на пульте, и проектор выплюнул на экран третий слайд. — Перед вами еще одна картина Ликеева «Возвращение Платона в Академию» и, соответственно, ее подделка. На первый — да и на второй — взгляд они идентичны. Рентгенография здесь не поможет, ведь имитатор постарался на славу: он использовал краски той же плотности, что и мастер, и даже умудрился состарить холст (о том, как он этого добился, мы поговорим на следующей лекции). ( Что ей нужно? ) Но если вы приглядитесь, вы увидите, что на левой картине контраст между светом и тенью сильнее — она более тщательно прорисована. А теперь ответьте: какая из картин — оригинал?

В аудитории поднялся гомон — молодежь совещалась. А я, набравшись смелости, снова окинул взглядом задние ряды — старался разглядеть лицо рыжей девушки на задней парте. Она была в очках — в прямоугольной черной оправе. В тех самых (или я просто додумываю реальность?), в них она была в тот день, когда мы познакомились — и когда расстались. И мне хотелось крикнуть: «Катя, это ты? Что здесь делаешь?»

— Левая! — крикнул один из студентов.

— Почему левая? — спросил я, всеми силами стараясь уследить за собственной лекцией.

— Она лучше нарисована — вы же сами сказали!

— Ошибаетесь, — я выдохнул. — Я сказал, что она более тщательно прорисована, а не нарисована . Это разные вещи. На самом деле, именно левая картина — подделка. Ее выдает излишняя старательность. Вот четвертый слайд — фрагменты тех же картин крупным планом. Справа настоящий Ликеев, слева — имитатор. Видите разницу? Мазок Ликеева более тонкий и воздушный, потому что художник не задумывался о том, как сильно он давит кистью на холст; имитатор же, наоборот, слишком усердствовал в своем стремлении быть похожим — и эта искусственность проявилась в движениях его кисти: слишком контрастные цветовые переходы выдают его с потрохами. Видите? Нет? Ну и ладно, это придет с опытом.

— А можно спросить? — поднятая рука в последнем ряду.

— Да?

— И все-таки: что же случилось в Питере в 2003-м?

Я уже не обращал на шутника внимания — просто ждал, когда утихнет смех.

— Еще вопросы?

— Да, — девушка в первом ряду подняла руку.

— Я надеюсь, ваш вопрос не про Питер?

Она быстро замотала головой.

— Хорошо — задавайте.

— Вы сказали, что вы специалист по творчеству Дмитрия Ликеева.

— Да.

— А почему вы выбрали именно его?

Я молчал — долго и растерянно. Я мог бы рассказать студентам, что одна из картин Ликеева, «Наводнение», висела в комнате для гостей в нашей усадьбе. Я мог бы рассказать им, что эта картина — единственное, что отец не стал продавать, когда наше прошлое пустили с молотка. Я мог бы рассказать им, что она путешествовала с нами в течение нескольких лет, пока однажды просто не исчезла вместе со всем багажом во время очередного переезда, и что после этого мои родители расстались. Я мог бы рассказать им все это — но зачем? В конце концов, к искусству это не имеет никакого отношения.