Пер Энквист - Книга о Бланш и Мари

Итак, они успокаивающе погладили ей грудь и, шутя, ввели в двери, служившие входом во дворец, где ей предстояло провести шестнадцать лет своей молодой жизни.

Это было 12 апреля 1878 года.

Она пробыла там три месяца, прежде чем впервые увидела правителя дворца, могущественного доктора Шарко, вызывавшего восхищение и страх. И когда наши глаза встретились и он склонился над журналом, чтобы посмотреть, что там обо мне написано, я мгновенно испытала чувство ненависти, чувство, которое он не разделял и которое мне потом предстояло превратить в любовь. Я сознавала, что ему хотелось управлять моей жизнью, и знала, что у него ничего не получится. С этой минуты он безнадежно пропал.

Больше она о своем прибытии почти ничего не пишет.

Молчание Шарко было хорошо известно.

Осматривая пациентку перед собиравшейся по пятницам — а потом и по вторникам — публикой, он часто сидел молча и задумчиво ее рассматривал. Потом он мог тихим голосом, почти шепотом, задать вопрос и снова замолчать. Иногда внезапно появлялась любезная улыбка, столь же внезапно и исчезавшая, точно у него вдруг возникала какая-то мысль, которая тотчас стиралась из его сознания.

Бланш была слишком молода. Неизвестно даже, обратил ли он на нее поначалу внимание.

Очень красива, печальные глаза. Откуда ему было знать.

В 1657 году в Париже запретили нищенство, нищих арестовывали и свозили в больницу Сальпетриер, ставшую в XVIII веке крупнейшей лечебницей Европы, где находилось более восьми тысяч пациентов и заключенных.

Различить эти два понятия — пациент и заключенный — никто не мог. Поэтому сошлись на пациенте.

Здесь были собраны все: старухи, оставшиеся без средств, нищие, зараженные венерическими болезнями проститутки, парализованные, хроники, подверженные конвульсиям, душевнобольные и брошенные дети. А также те, кто не подходил под данные определения, но постепенно превратился в одну из этих категорий. Самые ничтожные из заключенных обитали в чреве дворца, в глубине его чрева, именуемого «клетки для безумцев», — в подвальных казематах с глиняными полами, предназначенных для слабоумных и душевнобольных женщин, где слабейших пациенток лишали жизни бесчисленные воинствующие крысы, начинавшие в темноте борьбу за выживание, которая чаще всего завершалась их победой над вторгшимися туда состарившимися женщинами.

Это было потаенное пространство Дворца, глубинная полость его брюшины: точно Дворец был неким человекоподобным существом. Внутри этого существа имелась ужасающая тайна, потаенное пространство, окружавший человека неисследованный черный кошмар.

Но к этой потаенной полости коронованные правители Дворца на протяжении ста лет не проявляли почти никакого интереса.

Позднее говорилось, что предшественники доктора Шарко улучшили тамошние условия.

Кто же вонзался и проникал в чрево?

Может быть, Филипп Пинель? Он родился в 1745 году, был другом Бенжамена Франклина, позднее стал просветителем, мечтавшим поехать в Америку; вместо этого оказался врачом в Сальпетриер, где и пробыл до своей смерти в 1826 году. Во время Французской революции, когда он, воодушевленный идеями Просвещения, предложил освободить подвергавшихся наиболее жестокому обращению женщин от цепей и наручников, его спросили: Гражданин Пинель, уж не помешан ли ты сам, если хочешь спустить с цепи этих женоподобных зверей? на что он ответил, что они помешались от вони, нехватки свежего воздуха, тысяч крыс в подвале и от безнадежности. Тогда революционер сказал: Поступайте, как хотите, гражданин Пинель! Несколько сотен женщин выпустили на свет. Возмущенная толпа, напуганная видом освобожденных женщин, набросилась на Пинеля. Его, однако, спас солдат по имени Шевинь, которого он когда-то освободил после десятилетнего пребывания в кандалах.

Да, отвечая на вопрос Бланш ночью, незадолго до своей трагической кончины в ее объятиях, Шарко сказал: Пинель был для меня образцом.

А в промежутке? Между 1826 и 1862 годами?

Многие.

Но образцом был Пинель.

Приносил ли Мари облегчение ее рассказ?

Следует представлять себе это как трагедию, разыгрывавшуюся на гигантских театральных подмостках, где все пространство занято сценой, с тысячами актеров, а внизу, в зале, лишь горстка зрителей.

Нет, только одна зрительница — Мари Склодовская-Кюри! В лучах смертоносного голубого света любви! В ожидании!

Однажды Бланш обмеряли.