Пер Энквист - Книга о Бланш и Мари

Шарко «с удивлением» пишет о пребывании Месмера в Париже: как тот в 1778 году добился большой популярности при помощи бутылок с магнетической водой, как он исцелял больных касаниями тростью, как, чтобы не утратить популярности среди бедняков, распорядился намагнитить дерево в одном из бедных кварталов, предоставив людям возможность заниматься самолечением.

И никаких критических комментариев.

Первые опыты на женщинах Шарко называет экспериментами с гипнотизмом. Это слово совершенно безопасно. Поэтому он его и употребляет. В качестве объекта он избирает двух молодых женщин: Огюстин (ее фамилия нигде не упоминается, и после этого эксперимента она исчезает из повествования) и Бланш Витман.

Ему ассистируют Жиль де ла Турет, Жозеф Бабинский и Дезире-Маглуар Бурневиль, первые двое войдут позднее в историю медицины. Исходное состояние объектов, то есть пациенток, он определяет как лабильное. Огюстин еще накануне впала в состояние близкое к трансу, а Бланш была настроена агрессивно, проявляла недовольство, периодически посмеивалась и поглядывала на Шарко чуть ли не враждебно. Эксперимент, однако, начался именно с Бланш, которой велели смотреть на маятник, и минут через пять-восемь она ощутила сонливость, закрыла глаза и уснула.

В сидячем положении.

Огюстин поместили на кровать: когда Шарко на несколько секунд приподнял ей веки, она незамедлительно отреагировала, вытянув ноги; при этом движении ее ночная рубашка сбилась в сторону, оголив живот. Шарко велел Бурневилю прикрыть ее.

Бланш спала. Шарко слегка подул ей в лицо и сказал, что, проснувшись, она будет чувствовать себя хорошо. Однако она продолжала пребывать в каталептическом состоянии. Тогда Шарко надавил ей рукой на точки, расположенные возле яичников: следовательно, это происходило еще до того, как Ш. изобрел овариальный пресс из металла и кожи, использовавшийся для прекращения истерии. Она проснулась и посмотрела на Шарко со странной улыбкой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шарко.

Она ответила:

— Я бы не отказалась от кусочка бриоши.

Это сорт булки. Все четыре врача смотрели на нее, пребывая в замешательстве.

— Бриошь, — повторила она, неотрывно следя глазами за Шарко, который тут же отвел взгляд, точно от стыда или страха. Он тихо велел своему ассистенту Бабинскому, впоследствии прославившемуся определением некоторых рефлексов нервной системы, имеющих значение, например, при диагностике сифилиса — рефлекс Бабинского, — этому самому Бабинскому он велел принести булку.

— Какой в этом смысл? — спросил Бабинский.

Шарко не ответил. Булку принесли. Бабинский повторил вопрос, теперь уже громче, словно с вызовом.

Так прошел первый эксперимент.

Ассистенты Шарко были поражены и возмущены удивительной покорностью, которую тот вдруг проявил по отношению к Бланш. Она же спокойно съела булку и напряженно всматривалась в Шарко, словно никого другого вокруг не существовало.

Эксперимент так и запротоколировали. Но предостерегающий звон колоколов должен был бы прозвучать!

Под конец он представлял себе смерть как некую пустоту, в которой не существовало Бланш. И виной тому он сам.

В последнюю ночь, в августе 1893 года, ему было страшно. Если ты внезапно понимаешь, что все сделанное тобой оказалось домом, возведенным на песке, то темнота становится ужасающей. И если в этой темноте не существует Бланш, поскольку ее никогда не существовало, ибо он так и не отважился сделать шаг, то дела совсем плохи.

Он не похож на собственную статую. Даже на расплавленную. Лучше было бы изобразить его как испуганного ребенка, который с каменным лицом, обладая всей полнотой власти, но не умея ею воспользоваться, посреди моря кипящих страстей говорит, что регистрирует страсти и управляет ими, нажимая на определенные точки человеческого тела!

Ведь с этого и начинался XX век. Мог бы он, в противном случае, продолжиться и завершиться именно так?

Бросить его Бланш боялась.

Тогда бы он просто пропал, оставшись один на один с обезьянкой Зибиди.

Время от времени появляются завуалированные намеки на возрастающую известность Бланш.

Она ведь скромна. Не хочет казаться важной персоной. Но тут же — намеки на то, что Шарко все чаще подвергается публичной критике. Под конец его собственное признание в Морване. Мои эксперименты зашли в тупик.

17 сентября 1883 года Шарко принимал группу молодых русских студентов-медиков, состоявшую из Семена Минора, Ольги Толстой, Петра Иванова и Фелиции Шефтель. Они говорили по-французски, и их, выражаясь современным языком, можно было бы назвать поборниками феминизма. Студенты были очень обходительны. Они обвинили Шарко и руководство больницы в жестоком обращении с «женщинами-пленницами» и напрямик спросили о степени достоверности доходивших до Санкт-Петербурга отчетов, где говорилось, что в Сальпетриер «для лечения истерических кризов у женщин прибегали к давно устаревшим методам, например во время припадков истерии растирали шейку матки так, что прекратившееся было выделение секрета восстанавливалось, и это как будто успокаивало пациентку».