Мариуш Вильк - Путем дикого гуся

Ну и в-третьих, одинокое странствие Кена — «медитация в дороге», когда ничто тебя не отвлекает. Мы же путешествовали втроем и поневоле, заболтавшись, иной раз упускали из виду тот или иной кусочек мира. Наша поездка подтверждает правило: странствовать надо в одиночестве. Коллективным бывает только туризм.

Пока мы добираемся из Торонто в Квебек, несколько слов о моих спутниках. Виды вдоль автострады 401 все равно не заслуживают внимания. Капущиньский был прав, когда писал, что дороги в Америке — абстракция, передвижение по ним скорее сродни авиаперелету, нежели странствию. Единственное, что я запомнил из этого маршрута, — тошнотворный вкус кофе в барах «Тим Хортоне».

— И туалетная бумага в сортире слишком тонкая, — заметил Кшись. — Небо сквозь нее просвечивает.

— Да, блин, жопа, — сказанул Лукаш. То ли уточнил, то ли возразил…

Этот короткий диалог прекрасно характеризует моих товарищей. Кшись — Кшиштоф Каспшик — поэт, сразу видно! Он преподает в женской католической школе в Торонто. Своих учениц называет «прелестницы». Кшись ведет географию и религию. Из-за шевелюры его прозвали Эйнштейном, но мне он больше напоминает святого Франциска, поскольку болтает с белками, и птицы летят к нему сами. Незадолго до нашего путешествия он написал мне, что, когда утром шел на работу, ястреб на лету задел его крылом, давая знак — все будет хорошо. Мы познакомились в Гданьске, на верфи, во время забастовки (Каспшик написал «Песенку для дочки» [74] «Песенка для дочки», написанная К. Каспшиком во время забастовки на Гданьской верфи, в августе 1980 г. (музыка Мацея Петшика), стала неофициальным гимном рождавшейся «Солидарности». Она звучит в фильме А. Вайды «Человек из железа». ), и оба вляпались в «Солидарность». Потом нас раскидало по свету… Он нашел меня спустя годы (через парижскую «Культуру» [75] Польский эмигрантский журнал (1947–2000), основанный Ежи Гедройцем (1906–2000). ) на Соловках. Мы начали переписываться, строить планы. Наконец Кеннет подбросил нам идею — Лабрадор! Без Кшися ничего бы не получилось.

А Шух присоединился к нам в последний момент, когда оказалось, что Анджей Бартуля не поедет, и пришлось срочно искать водителя. Лукаш — из полонизированной немецкой семьи (его предок Иоганн Кристиан Шух служил управляющим в варшавских Лазенках [76] Королевские Лазенки — дворцово-парковый комплекс в Варшаве. ), мальчиком пытался бежать из ПНР, но его задержали. Окончил Лодзинскую киношколу, немного потусовался среди целлюлоидной богемы, эмигрировал (спасибо «Солидарности»), а теперь мечтает вернуться — так ему эта fucking Канада осточертела. Неудивительно, что он «крякает» за рулем, словно утка, — который месяц на пособии, без работы, да к тому же в семье не ладится… Но шофер отменный, не зря объездил Америку на лесопильных машинах. И фотографирует хорошо.

Собиралась еще ехать Анка Лабенец из Торонто. Несколько лет назад на Международной книжной ярмарке в Варшаве она подарила мне свой путевой репортаж «Повторение Сибири» с парафразой моего рецепта чернил из «Волчьего блокнота» (заменив чернила на кровь…). Так и познакомились! Узнав, что мы задумали путешествие по следам Кена на Лабрадор, Анка загорелась, стала помогать. Собрала деньги и материалы… Среди текстов, которые она для меня приготовила, — поучительный фрагмент дневника Самюэля Хирна [77] Самюэль Хирн (1745–1792) — английский военный моряк, исследователь, первооткрыватель, мехоторговец, писатель и натуралист, первый европеец, который в 1770–1772 гг. пересек пешком Северную Канаду и достиг Северного Ледовитого океана, получив за этот подвиг прозвище Марко Поло Бесплодных Земель. Оставил дневники, опубликованные в литературной обработке канадского писателя Фарли Моуэта. 1770 года. Индейские вожди объясняли ему, что неудачи бледнолицых путешественников объясняются тем, что они не берут с собой женщин, которые — всем известно! — способны нести груз вдвое тяжелее, лучше ставят вигвамы, ночью поддерживают огонь, а прокормить их ничего не стоит, поскольку они, пока готовят еду, облизывают пальцы. Поэтому я жалел Аню, которая, обливаясь слезами, осталась в Торонто.

Кеннет приехал в Квебек-Сити осенью, по пути — мельтешение деревьев: то червонное золото, то апельсиновая рыжина, а то березы поманят белыми ножками… Сейчас начало августа. Разгар лета… За окнами гостиничного ресторана, где я прихожу в себя за ранним кофе, ожидая, пока поднимутся мои товарищи, — пыльная зелень. Можно ли догнать осень? Даже на самом быстром «форде»?