Мария Нуровская - Письма любви

— Квятковский, — сказал он в трубку, зная, кто звонит, потому что нас соединяла секретарша.

— Кожецкая.

— Я вас слушаю. Какие-нибудь проблемы? Я знаю, что вы принесли перевод…

Не отдавая себе отчета, я положила трубку. Зазвонил телефон. Поколебавшись, я сняла трубку и услышала голос секретарши:

— Извините, разъединилось.

А потом его голос:

— Нас разъединили.

— Я положила трубку, — ответила спокойным голосом, как всегда, когда начинала за себя бороться.

— Почему?

— Я хотела встретиться, но…

— Когда? — прервал он.

Этот короткий вопрос выбил меня из привычной роли.

— Завтра.

Тишина, а потом его голос:

— У меня теперь нет своей квартиры.

Звучало примерно, как та фраза: «Допустим, я бы хотел с пани переспать». Это был тот же самый человек, который желал меня получить, увидеть меня побежденной.

— Неважно, приходите ко мне, — ответила я.

Тишина.

— Алло, — напомнила я о себе.

— Вы устраиваете прием?

— Нет, я приглашаю пана к десяти утра, я буду одна.

И снова тишина.

— Алло, — повторила я.

— Не приду, Эльжбета.

— Должен прийти.

— Зачем тебе это нужно?

— Жду в десять, — проговорила я и повесила трубку.

И только тогда испугалась своей затеи, понимая, насколько она нелепа. Даже не цинична, а просто нелепа и бессмысленна. Но когда я немного подумала, то пришла к выводу, что ничем не рискую. Ты возвращался домой после трех, Михал — еще позже. Я уже чувствовала, чего жду. Реванша. Любовь на нашем топчане мгновенно давала мне преимущество над ним. Если он придет. Я не была уверена, и те пятнадцать минут, на которые он опоздал, считала своим поражением. На шестнадцатой минуте раздался звонок. Я пошла открывать. Меня удивил его вид: узкое лицо, потухшие глаза. Мне уже не хотелось бороться, и я улыбнулась. Эта улыбка была как пальмовая ветвь дружбы, однако он не спешил ее принимать. Полковник был напряжен. Я попросила его снять пальто, провела в большую комнату. Ситуация была абсурдной. По существу, мы ничего не знали друг о друге. Я предложила ему кофе, он отказался. Закурил сигарету. Я стояла рядом.

— Так это и должно выглядеть? — спросил он. — Об этом шла речь?

— Нет, — ответила я.

Он потушил сигарету, потом встал.

И мы одновременно бросились в объятия друг к другу. Он лихорадочно пробовал добраться до меня сквозь одежду. Я помогала ему, как в полусне. Мы очутились на полу. Мне казалось, что я существую только нижней своей половиной, что у меня есть лишь низ живота и бедра, которыми я им завладела. Я лихорадочно шарила по его спине, стараясь добраться до его тела. Наконец, задрав ему сорочку и свитер, ощутила тепло кожи и вцепилась ногтями, не думая о том, что, может быть, причиняю ему боль. Сама я ничего не замечала, пока оргазм не захватил меня. Я вскрикнула, как от удара, и, оглушенная собой, провалилась в пропасть. Он тут же вышел из меня, и я не знала, кончил ли он. Подтверждение его оргазму я нашла на своих бедрах, когда пошла мыться. Взглянув в зеркало над раковиной, я посмотрела себе в глаза. И открыла новое чувство, которое раньше никогда не испытывала. Покорность. Все остальные оттенки переживаний я знала наизусть. Покорной же не была никогда. До этого дня. Когда я вернулась, в комнате никого не оказалось. Я не могла поверить, но его пальто на вешалке тоже исчезло. Первым желанием было выбежать за ним, но я себя остановила. Потом ходила вокруг телефона, собираясь позвонить и сказать, что я о нем думаю. А конкретно — бросить только одно слово «Скотина!» и положить трубку.

Прошло два месяца, и я вновь ему позвонила. Мне казалось, что этого быть не может, но это случилось. Я подняла трубку, набрала номер и сказала секретарше свою фамилию. Та ответила: «Минуточку», а потом добавила: «Пан директор извиняется, но он занят. Он вам позже позвонит».

— Спасибо, — буркнула я, не веря в то, что услышала.

Прошел почти год. Мне позвонила редакторша и сообщила, что вышел сигнальный экземпляр переведенной мною книги.

— Выслать вам почтой или приедете сами?

— Конечно, я приеду, — ответила я. — Так быстрее…

Я приехала в издательство на нашей машине, ты находился на съезде кардиологов в Познани, поэтому оставил мне ключи. Вскоре я уже держала в руках сигнальный экземпляр. С волнением прочитала: «Переводчица Кристина Э. Хелинская». Эта буква «Э» была знаком, означала мою связь с той жизнью. «Э» — Эльжбета Эльснер. Значит, в той букве была вся я.

— Пан директор просит, чтобы вы зашли к нему на минуточку.