Сара Дессен - Страна грез (ЛП)

За объективом я словно скрывалась от всего мира, стоило мне поднести камеру к глазам — и весь мир исчезал, оставалась лишь я и фокус. Я сфотографировала Коринну, сидящую на залитых светом ступеньках перед домом рядом с Мингусом, ее собакой. На ней была длинная юбка и симпатичный джемпер, волосы она начесала на сторону и одной рукой подпирала подбородок, браслеты блестели на ее запястьях. Несколько прядей падали ей на лицо, и она улыбалась, а Мингус поднял морду к ней, словно глядя на нее с восхищением. Эту фотографию я поставила в рамку и подарила ей, а Коринна повесила ее в гостиной, сказав, что даже не помнит, чтобы так хорошо получалась на фото.

Была у меня и фотография Боу — она сидела на траве на заднем дворике, скрестив ноги, а позади нее виднелась ржавая статуя Будды, и они улыбались прямо в объектив. А вот и мама, ее стул пододвинут к телевизору, и она вся подалась вперед, напряженно вглядываясь в экран, чтобы не пропустить ни мгновения, когда Кэсс появится перед ней. Она была так сконцентрирована на шоу, что даже не заметила, что я снимаю ее. Эту фотографию я положила в шкаф глубоко под свитерами и джинсами: смотреть на нее было почему-то больно.

Роджерсон не особенно любил фотографироваться, но каким-то образом мне удалось заполучить несколько снимков и с ним: здесь он склонился над двигателем своего БМВ, а вот тут стоит посреди кухни Коринны и Дейва с банкой энергетика в руке. Или лежит на кровати совсем рядом со мной, мягко, сонно улыбаясь.

Эти фотографии я могла перекладывать перед собой, вглядываясь в них и задерживая дыхание. Я изучала их так пристально, как если бы они были доказательствами того, что Роджерсон — не монстр, что он — все тот же парень, в которого я влюбилась. Я вклеила снимки в свой дневник, и его улыбки словно уравновешивали все написанное мною.

Я коллекционировала портретные фотографии, держа их в руках, я как будто могла убедить себя, что все в порядке. У меня уже был Дейв, пережевывающий буррито и держащий оставшуюся половину в руке перед собой. Рина, в своих кошачьих очках и в форме болельщицы, показывает мне язык. Папа, сидит на своем стуле и смотрит баскетбол, по его лицу понятно, что сейчас в игре напряженный момент. И Роджерсон, снова и снова, улыбается, не улыбается, хмурится, смеется, щурится. Здесь не было лишь одного выражения лица, известного мне, как ничто другое: темные глаза, злое лицо, побелевшая кожа — все то, что я видела за секунду до того, как закрыть глаза.

Но моей любимой фотографией, как ни странно, была та, которую сделала не я. Мы с Роджерсоном тогда были у Коринны, сидели вдвоем на кухонном столе, а она взяла у меня камеру и попросила нас сказать «Сы-ыр!», поднося ее к глазам. За день до этого Роджерсон был зол на меня и ударил меня по руке, так что на фотографии был запечатлен один из моих безопасных дней, когда Роджерсон как бы пытался примириться со мной. Я сидела на его коленях, откинув голову ему на плечо. Он обнимал меня за талию, и в тот момент, когда Коринна щелкнула затвором, он начал щекотать меня, и мы оба рассмеялись, получившись счастливыми и веселыми на снимке. Это был один из тех замечательных моментов радости, которые невозможно спланировать или разыграть, и если вам удалось поймать их — то это большая удача.

Я провела много времени, глядя на эту фотографию, гадая, что бы я думала об этой девушке, если бы она была мне незнакома. Счастливица, сидящая на коленях своего парня, искренне любящего ее. Ее жизнь, наверное, просто сказочна. Именно так я всегда думала о Кэсс. Теперь я поняла, что это было бы слишком просто — чтобы все кажущееся со стороны оказалось правдой.

Все сделанные мною снимки я повесила на стены, зеркало, даже на окно, так что они окружали меня, и я могла рассматривать разные выражения лиц в любое время, когда пожелаю. Я смотрела на всех этих людей, а они смотрели на меня, застывшие, как если бы их взгляды проходили сквозь меня, не замечая, что происходит.

Как правило, Кэсс звонила нам после ужина, когда я уже уходила куда-нибудь с Роджерсоном или была «на тренировке». Иногда она звонила по выходным, когда я проявляла снимки, так что разговор с сестрой и разоблачение мне не угрожало. Но однажды, в воскресенье днем, я была в доме одна, когда зазвонил телефон.

— Кейтлин? — было странно слышать голос, от которого я так долго пряталась, и я поймала себя на том, что едва дышу. — Кейтлин, это я, — сказала сестра. — Кэсс. Неужели ты наконец-то здесь, когда я звоню! Как ты там?