Ришар Мийе - Пристрастие к некрасивым женщинам

Мы с сестрой давно жили в Париже, неподалеку друг от друга. Она ненавидит путешествия, но обожает вокзалы. Как большинство людей, пожертвовавших чем-то для них важным, что Элиана считала лишь паром над замерзшим прудом. Она ждала меня у лестницы к «Синему поезду», одному из тех ресторанов, куда даешь себе слово пойти всякий раз, когда видишь его дорогой декор, но куда не идешь из-за вокзального чувства беспокойства, торопливости, радости, огорчения или усталости. Но в тот вечер, посмотрев на вход в этот прекрасный зал, я пожалел, что никогда еще туда не поднимался, словно там находилась дверь в другую жизнь, которой я никогда не буду соответствовать. В другой жизни я не буду чувствовать на себе тайные ненавистные взгляды, то испуганные, то уклончивые, не буду напускать на себя вид безразличия и довольства.

«Да, другая жизнь», – сказал я сестре, которая ни за что не согласилась бы поужинать в «Синем поезде» из-за слабого здоровья, ей приходилось постоянно следить за собой, и это дало ей повод начать следить и за моим здоровьем. Она решила, что я слишком много курю, потребляю слишком много спиртного, плохо питаюсь. К себе же она была непримирима, вплоть до аскетизма, и считала, что тело не должно страдать от еды, что у нас есть моральный долг перед нашим организмом, как и перед другими людьми. Кроме того, она была последовательницей так называемой критской диеты, чьи прелести открыла для себя в одном из редких своих путешествий на Крит. Там она хотела посетить дворец Миноса, занявшись вплотную «линейным языком Б», древним языком, она с успехом его расшифровывала. Эту диету она соблюдала с неукоснительностью людей, которые, не будучи красивыми, озадачились тем, чтобы поддерживать, по крайней мере, в хорошем состоянии здоровье. Она считала, что человек должен есть много, но только необходимые телу продукты, а блюда, от каких полнеют, сыры и десерты не годятся, особенно для меня, мужчины с нагорья. Так, по меньшей мере, считала она, для кого единственными стоящими корнями были корни греческих глаголов. Многие удивлялись, почему такая женщина, как она, продолжала говорить с акцентом Лимузена и не страдала ли она оттого, что попала в ссылку в такой космополитический город, как Париж. Она отвечала: «Откуда же я, по-вашему, могла быть выслана, кроме как из материнского чрева или из книг, которым я посвящаю больше времени, чем себе? Касательно моей твердости могу сказать, что мое детство сделало из меня человека более прочного, чем дубовый сучок». Именно так она с горящим от гнева усталым лицом сказала однажды одному типу. Видимо, она пришлась ему по вкусу, и он решил с ней познакомиться, несмотря на ее высокомерный вид. Эта сцена произошла в кафе на площади Сент-Андре-дез-Ар, где Элиана любила немного отдохнуть, прежде чем вернуться домой.

Стараясь не противоречить ей по части питания, я приучился есть только (хотя и в больших количествах) жаркое, вареные овощи, сыры, фрукты и отказался от блюд с соусами, кремами и специями – от всего, что создает тяжесть в желудке, становится причиной неприятного запаха изо рта и полноты. Я старался не добавлять избыточный вес к уродству своего лица. Сестре я говорил, что тело – лучшее из того, что я имею, давая понять, в каком противоречии она находится.

Это противоречие в таком тонком, решительном и даже твердом человеке, как моя сестра, очень меня волновало. Мне нравятся недостатки людей, их слабости, потайные уголки, я почти люблю их пороки, особенно у женщин, старающихся поглубже упрятать живущих в них драконов. О пороках мужчин догадаться проще простого, и я быстро от них избавился после нескольких разочарований в мужской дружбе. Пришлось отдалиться от этих людей, они находили во мне в большей степени, чем это могла сделать влюбленная в свою красоту женщина, возможность самоутвердиться, просто оттого, как они полагали, что не были уродами, и вступали в древнее состязание самцов за физическое превосходство и обладание женщинами. Для меня это было совершенно безразлично, поскольку я не мог с ними соперничать. Я даже дошел до того, что однажды открыто восхитился красотой своего приятеля. Это оскорбило его, он решил, что я хотел чувственно перенести на него жажду любви, которой из-за своей внешности не мог добиться у женщин, и без колебаний принял меня за извращенца. С такими приятелями я потом разошелся, их раздражало, что такой безобразный человек, как я, сумел стать главным редактором политической газеты, будучи всего лишь лиценциатом{ Первая ученая степень в ряде стран Западной Европы и Латинской Америки, присваивается на 3–4-м году обучения в вузе и дает право замещать должность преподавателя среднего учебного заведения.} литературы, и умудрился родиться в тех же краях, где и политик, на которого я работал. Словно для достижения успеха мое уродство давало мне силу, какой у них, красивых, не было.