Виктор Голявкин - Избранные

— Здорово, босяк! — услышал я совсем рядом.

Супермен и Вася. Подлетели как артисты, с реверансом.

Старые друзья по несчастью.

— Мальчишку не надувай, папаша, а не то мы тебе…

— Я вас не понял, — сказал отец.

— Его один уже надул, — сказал Вася.

— Это мой отец, ребята, — сказал я.

Они ни черта не поняли.

— И нас надули, — грохнул супермен мощно.

— Отстаньте вы, ребята, — сказал я.

— А что им, собственно, надо? Они твои знакомые? — спросил отец.

— Нас вместе надули, — сказал Вася.

— Значит, они твои знакомые, — сказал отец. — Хорошо. Вот что, — он повернулся ко мне: — Поезжай-ка ты скорей, сынок, по путевке комсомола от своих знакомых.

— Это мой отец, — сказал я.

— Шикарный папаша, — сказал Вася.

Отец увел меня.

На площадке нашей лестницы мы столкнулись с соседкой. В доме называли ее не по имени, а «красавица». Отец как-то сказал: «Более красивой женщины я в своей жизни не встречал. Вот бы сын привел такую жену!» Она спускалась с лестницы, а мы поднимались. Здесь отец меня удивил. Он с ней поздоровался и откровенно загородил дорогу. Стал ей рассказывать сбивчиво и неестественно, постепенно на нее надвигаясь, а она пятилась. «Что с вами, Сергей Николаевич?» — сказала она, и отец остановился. Она ловко выскользнула, с улыбкой. Он извинился.

— Замазюкал всю лестницу! — сказал мне отец грубо, когда мы входили в квартиру.

Очень давно я разрисовал стены на лестнице, что уж вспоминать! Пора ремонт, сто лет прошло.

«Дорогие папа и мама!

Чем бы вас обрадовать в письме? Попросили меня написать в столовой клеевыми красками роспись, и я написал точную копию нашей стены. Начальник пионерлагеря возмутился, пришлось все замазать и написать пейзаж. От пейзажа он пришел в восторг и воскликнул: „Если я увижу твоих родителей, я вынесу им благодарность!“ Так что вы получите благодарность, а я получу премию двенадцать пирожков, которые выделил мне повар. Он сказал: „Глядя на твой пейзаж из кухни, я чувствую, будто нахожусь на пляже, а не на кухне. Если ты мне, дорогой, напишешь такой вид на стене, напротив плиты, я обещаю кормить тебя всю жизнь в любой столовой, где я буду работать!“ Все в полном порядке. Рисую стенгазеты и пишу пейзажи, чтобы не считали меня совсем „неисправимым типом“. Происходил тут очень веселый матч. Во время родительского дня гремело радио на весь лагерь: „Товарищи родители! Кто желает участвовать в футбольном матче против своих детей, просим подавать заявки. Немедленно подавайте заявки, кто хочет сразиться со своими детьми!“ Собралась родительская команда и ребячья. Я вошел в родительскую команду, сами понимаете, из детского возраста вышел. И пошло! Был футбольчик! Родительская команда выскочила на поле — кто в трусах, кто в брюках, кто в чем. Все босиком. Дети кинулись в атаку с первых же минут. Родителям мешал смех, они хохотали и поэтому плохо играли и бегали. Некоторые родители, не выдержав смеха и борьбы, сошли с поля. Я тоже вышел из игры: от смеха не держался на ногах. Осталось трое чьих-то отцов. Они играли до конца. Игра закончилась со счетом 12:0 в пользу детей. Живу я в хорошей комнате, имею новую кровать, матрац и белоснежные простыни, ни одного клопика…»

Дальше я писал, что чувствую себя хорошо, нужно идти вперед: описал, как садится солнце за море, и как оно восходит, и как меняется море при разной погоде.

Лето пронеслось. Арбузы, дыни, помидоры, виноград и огурцы! Айва, инжир, гранаты — лучшая пора! Песок и море. Небо и земля. Разрезай головой изумрудную воду. Бей волны на тысячи мелких брызг. Ныряй, кувыркайся, глотай и выплевывай море. Мчи из воды на горячий песок. Жги тело солнцем. Ходи на руках по песку от радости. Болтай от восторга ногами в небе…

Лето пронеслось…

Плохо, что у меня такие широкие трусы, такие широченные трусы, совсем не боксерские! Я стою в своих жутких трусах в долгожданном зале вместе с другими ребятами, а наш тренер Ислам Исламович, пригнув голову, смотрит на нас исподлобья, как будто вот-вот бросится в бой. Он с силой бьет кулаком в ладонь.

— Кто взял мои часы? — говорит он.

Я не брал часы, но мне все равно неловко. Ведь я украл краски. И мне кажется, он знает об этом и думает, что я украл часы.

— Дело не в часах, — говорит он хрипло. — Дело в том, что часы подарок. Мне подарили их. Вы понимаете это! Отдайте часы!

В зале тихо.

— Что, мне вас обыскивать, что ли? Я ни одного не выпущу отсюда, пока часы мои не будут на столе! Вот на этом столе, вы слышите? Разойдитесь к чертовой матери и давайте совещайтесь, и чтоб часы лежали на столе!