Виталий Бернштейн - Долгий полет (сборник)

За прошедшие дни стихотворение было вчерне написано. Но некоторые слова еще царапали ухо, казались приблизительными – тут стоило поработать. Стихотворение получилось небольшим, пять строф. Городецкий не любил многословия. Лирическое стихотворение хорошо, если, обозначив тему и вызвав эмоциональный настрой в душе читателя, обрывается в той волшебной точке, где читательскому воображению еще предстоит что-то довоссоздать самому.

Почерканные листки лежали на столе. Городецкий почти к ним не прикасался. Поиск слов шел медленно. Городецкий перебирал их, мысленно ощупывал, менял местами, ударял друг о друга, прислушиваясь к протяжному звону… Нет, третья строчка не тянет: «С тихим вздохом лис тья облетают …» Сколько уже вздохов свершилось в поэзии – избито… «Кувыркаясь, листья облетают»?.. Слово «кувыркаясь» помогает зрительно представить падающий лист. Но ведь кувыркаются акробаты – в цирке, под мажорную музыку оркестра. А настрой стихотворения отнюдь не мажорный… «Как уныло листья облетают»?.. Нет. «Как послушно»… «Как покорно»… «Как подранки»… Стоп… «Как подранки, листья»? Да! И настрой верный, и зрительный образ схвачен. Так птица-подранок в первые мгновения после выстрела еще смятенно цепляется крыльями за воздух, пытается планировать, но уходит кровь из раны, уходят силы – и тело неудержимо устремляется к земле… Кажется, то, что нужно. Пошли дальше…

Часа через два Городецкий вспомнил, что пора кормить котенка. Но тот куда-то подевался. Городецкий прошелся по комнатам, заглядывая во всякие укромные уголки; увидев приоткрытую дверь на чердак, забрался и туда. Лука, свернувшись в клубок, безмятежно спал на пятне солнечного света под чердачным оконцем…

Покормив котенка, Городецкий вынул из холодильника и разогрел остатки вчерашнего обеда, перекусил сам. Белье во дворе уже высохло. Он снял его с веревки, выгладил, рубашки повесил на плечики в стенной шкаф.

В пять, вспомнив об утренних событиях в сабвее, Городецкий включил телевизор. Все тот же телеведущий, что и утром, но только помолодевший, с хорошо наложенным гримом, передавал первую вечернюю сводку новостей. Он повторил сообщение о трагедии на станции «Парк стрит», дополнил его новыми деталями:

– По предварительным данным, число погибших возросло к этому часу до тридцати одного. Свыше сотни пострадавших госпитализированы. Сотрудники ФБР, ведущие расследование, воздерживаются от комментариев, считают их преждевременными. Нашему корреспонденту удалось, однако, узнать, что газ, задействованный в сабвее, принадлежит к группе так называемых нервно-паралитических веществ. Синтезированные в тридцатые годы немецким концерном «Фарбениндустри», эти вещества использовались вначале как инсектициды. Позднее нацистское командование разработало план, но так и не решилось применить их в боевой обстановке. Однако нервно-паралитические газы были все-таки нацистами опробованы – на узниках концлагерей – и показали высокую поражающую способность.

Городецкий прослушал новости, еще раз подивился человеческому безумию. Сверху на телевизоре валялась какая-то мятая бумажка. Городецкий повертел ее перед глазами. Это был телефонный номер, который Рита дала ему утром. Наверное, придя домой, он машинально вытащил бумажку из кармана, положил на телевизор. Выбросить?.. Или все же позвонить?..

Негромкий женский голос отозвался после нескольких протяжных гудков, когда Городецкий уже хотел положить трубку. Преодолевая смущение, он заговорил каким-то не своим, «гусарским» тоном:

– Это Верочка? Я уж, было, подумал – вас дома нет… Только что вернулись с работы? Понятно… Вы меня не знаете. Рита Белкина, наша общая знакомая, дала ваш номер телефона. И вот я, рисковый, звоню… Городецкий. Семен Ефимович. А мама когдато звала Сенечкой, задумчивый такой, послушный был мальчик… Рита много хорошего о вас рассказала. Может, встретимся, посидим где-нибудь в ресторанчике, поболтаем за жизнь?.. Не любите… Куда?.. Это здорово – выходит, вам поэзия нравится. Мне тоже, только не всякая… Итак, встреча с поэтом Ямпольским в Гарвардском университете… Как же, наслышан – знаменитость… За вами я хоть куда, даже на Ямпольского… В воскресенье, послезавтра, без четверти два у входа в зал?.. Маленькая черная сумочка в руке? Примета не то, чтобы очень… Ладно. А я буду держать букетик цветов. Скажем, красных гвоздик. Не для поэта – для вас… Всего наилучшего. До послезавтра.

Городецкий положил трубку, облегченно перевел дух.