Михаил Климов - Другая дверь

Под его весом рычаг переключения скоростей пришёл в движение и передвинулся до упора. После чего отвалился и остался в руках нашего героя…

А у того потемнело в глазах…

Или, что скорее, всё вокруг погрузилось в темноту…

Но глаза-то всё равно пришлось закрыть – инстинкт в каких-то ситуациях сильнее разума…

Которому, конечно, хотелось понять, куда он попал…

Прохоров пробовал приподнять веки, но тут же закрыл, опасаясь увидеть..

Тут можно ставить почти любые слова – Германию середины двадцатого века, а ведь наш герой не помнил, в какой части Берлина – восточной или западной, располагалась Кантштрассе. Хотя по большому счету это было безразлично: вряд ли человек без документов, непонятно во что одетый и несущий всякий бред о том, откуда он взялся, понравился бы Штази или службе безопасности ФРГ, как она там называлась, не помню…

Да и кто вообще сказал, что он должен очутиться в той же комнате на той же улице в том же Берлине?

И по тем же причинам не стоило ему попадать ни в тридцать третий, ни в тринадцатый, ни в более ранние годы. Для всех специальных государственных заведений в этой ситуации он оказывался странным, но явно лакомым кусочком – и для тайной полиции Бисмарка, и для такой же службы в предвоенной Германии, и для только что созданного гитлеровского гестапо…

Слава, так и не открывая глаз, слегка шевельнулся, даже не сам – указательный палец одной руки, затем другой…

Ага, то, на чём он лежал, было жёстким, а справа некий такой же жёсткий массив.

Слева ничего…

Он мысленно, только чуть напрягая и ослабляя мышцы, осмотрел свое тело. Все цело, конечности послушны, ничего не болит, кроме усталых ног.

А еще в левой руке какая-то палка?

Ага, это тросточка…

В правой? Что это такое в правой?

Круглая, даже шарообразная гладкая ручка, от нее отходит металлический стержень…

Господи, да это же переключатель скоростей от «Жигуля»…

И он свободно шевелится, явно ни к чему не присоединён… Прохоров вспомнил, как он ехал по паркету, как ручка отделилась от машины…

Значит, в какое бы время он ни попал, по словам Федерико, возврата в двадцать первый век не будет…

Слава сам удивился, с каким спокойствием он это для себя констатировал. И продолжил исследование.

Теперь обоняние и слух.

Судя по данным этих органов чувств, он находился где-то внутри помещения, а не на улице. Пахло квартирой, не очень чистой, но и вони не было… Где-то рядом готовили что-то рыбное и с луком… Запах тоже был вполне приличным…

А слух улавливал чьи-то шаги неподалёку, тихий разговор где-то, скорее всего, за стеной, понять, на каком языке идёт и с кем ведется беседа, не получалось, даже неясно было, диалог это или человек разговаривает сам с собой.

А ещё гудки вдалеке…

«Паровоз?»

В юности наш герой жил неподалёку от железнодорожной станции и научился тогда различать по звуку многочисленные тепловозы от уходящих в прошлое паровозов. Только отличие это настолько ему ни разу в жизни не пригодилось, что он его давно позабыл…

Автомобилей слышно не было… Всё-таки начало двадцатого века?

Пора было открывать глаза…

Но от непонятного страха (хотя чего уж тут непонятного – человек, спасаясь от смерти, попал неведомо куда – сам Бог велел бояться, но боялось как-то подсознание, мозги были в порядке и работали как часы), делать это наш герой не спешил. Он опять чуть-чуть приоткрыл один глаз…

Потом второй…

Похоже, комната была та же, из которой он стартовал пару минут и сколько-то лет назад. Входная дверь и дверь в соседнюю комнату – там же, из-под нее пробивался неяркий свет. Кухня, похоже, тоже на месте…

Но вот время суток – явно другое, тут машина Федерико дала какой-то сбой (хотя Горностаефф и не говорил никогда, что работает она минута в минуту), потому что в том Берлине, который наш герой покинул, едва-едва начинало смеркаться. А в этом, судя по окнам, был уже вечер, если не ночь…

Хотя, исходя из тихого разговора за стеной и довольно частым шагам на улице, всё-таки вечер – ночью, как слышал Слава, люди обычно спят, а не гуляют и не болтают о чём-то негромко и неспешно.

Он скосил глаза вправо – так и есть.

Огромная жёсткая масса, к которой он только что притрагивался рукой, оказалась диваном и, кажется, тем же самым, что стоял в комнате Федерико.

А та большая тень в углу с дырой посредине – столом, родным братом пресловутого дивана. Похоже, топографически машина праправнука работала, как часы, осталось только выяснить, что с хронологией…