Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру

Должно быть сработало какое-то шестое чувство, ибо она медленно повернулась и посмотрела на меня. Я начала спускаться по лестнице. Глаза ее расширились и потемнели, а рука, державшая высокий стакан с коктейлем, так задрожала, что несколько капель выплеснулись и упали на пол. Заметив ее взгляд, оглянулся и Барт. Он так вытаращил глаза, как если бы перед ним стояло привидение. Поскольку и хозяин и хозяйка стояли, как загипнотизированные, все гости посмотрели туда же, ожидая увидеть Санта Клауса: но это была лишь я. Всего лишь я, но в точности такая, какой была моя мать много лет назад, в том же платье и перед теми же, в большинстве своем, гостями, что и в тот рождественский вечер, когда мне было всего двенадцать. Некоторых я даже узнала, хотя они постарели. Какая радость, что они здесь!

Это была минута моего торжества! Двигаясь так, как умеют только балерины, я стала спускаться. Я хотела вложить в эту роль все свои драматические способности. Все гости смотрели вверх, находясь как бы в плену у повернувшего вспять времени, а я со злорадством увидела, как побледнела моя мать. Затем я с интересом стала наблюдать, как Барт широко открытыми глазами смотрит то на меня, то на нее, то вновь на меня. Медленно, в мертвой тишине, ибо оркестр перестал играть, я спустилась по левой вьющейся лестнице, воображая себя злой феей Карабузой, которая наложила на Принцессу Аврору смертное заклятие. Затем я сделалась феей Лилией, чтобы украсть у Авроры принца, пока она спала своим сном длиной в сто лет. (У меня хватило ума не думать о себе, как о дочери своей матери, и о том, что я сейчас погублю ее. Было довольно остроумно сделать из всего этого театральную постановку, хотя я имела дело с реальностью, а не с вымыслом, и должна была пролиться настоящая кровь.) Я грациозно вела рукой, сверкающей кольцами, по перилам розового дерева, чувствуя, как с каждым шагом, приближающим меня к тому месту, где стоят рядом моя мать и Барт, мои шифоновые крылья поднимаются и опускаются. Она дрожала с головы до ног, но сохраняла хорошую мину. Мне показалось, что в глубине ее небесно-голубых глаз промелькнула паника. Я великодушно послала ей свою самую милостивую улыбку, стоя на второй ступеньке лестницы. Это позволило мне оставаться немного выше всех. Всем приходилось смотреть на меня снизу вверх, тем более что на ногах у меня были босоножки с каблуком в четыре дюйма, как у Кэрри: я надела их, чтобы быть на одном уровне с матерью, когда мы окажемся с глазу на глаз. Чтобы лучше видеть ее смятение. Ее неловкость. Ее полный крах!

— Счастливого Рождества! — прокричала я звонко, обращаясь ко всем и каждому.

Голос прозвучал подобно горну, и на его звук из дальних комнат все гости потянулись сюда. Казалось, их больше привлекла установившаяся вдруг тишина, нежели мой возглас.

— Мистер Уинслоу, — пригласила я, — потанцуйте со мной, как вы танцевали с моей матерью пятнадцать лет назад, когда мне было всего двенадцать, и я пряталась там, наверху, а на ней было точно такое зеленое платье, как сейчас на мне.

Было видно, что Барт ошеломлен. От потрясения глаза его потемнели, но он не собирался отходить от моей матери!

Он просто вынудил меня сделать то, что я сделала дальше. Все стояли, затаив дыхание, ждали новых сенсационных разоблачений, и они получили от меня то, что хотели.

— Позвольте представиться, — голос у меня был высокий и разносился далеко. — Я Кэтрин Лей Фоксворт, первая дочь миссис Бартоломью Уинслоу, которая, как многие из вас помнят, была замужем за моим отцом Кристофером Фоксвортом. Напомню, что он был к тому же еще и наполовину дядей моей матери, а именно младшим братом Малькольма Нила Фоксворта, который лишил наследства свою единственную дочь по той причине, что она имела безрассудство выйти замуж за его сводного брата! Более того, у меня еще есть и старший брат, тоже Кристофер, сейчас он врач. У меня были младшие брат и сестра, двойняшки, на семь лет моложе меня, но теперь Кори и Кэрри умерли, потому что… — Я замолчала и после паузы продолжала: — В тот рождественский вечер пятнадцать лет назад мы с Крисом спрятались в сундуке на галерее, а близнецы спали в дальней комнате северного крыла. Нашей площадкой для игр был чердак, мы никогда не спускались вниз. Мы были чердачные мышки, нежеланные и нелюбимые, поскольку на сцену вышли деньги. — Я приготовилась прокричать все до конца, до самой последней мелочи, но Барт вдруг направился ко мне.

— Браво, Кэти! — воскликнул он. — Ты исполнила свою роль превосходно. Поздравляю! — Он обнял меня за плечи, обворожительно улыбнулся, а затем повернулся к гостям, которые смотрели в полном недоумении, не зная, кому верить, и как реагировать на происходящее.