Геза Чат - Сад чародея

Здесь нужно действовать. В подобных случаях хирургия не привыкла сидеть сложа руки и наблюдать за страданием, вызываемым физическим процессом или болезнью. Если мании времени не существовало, а теперь она есть, то она должна занимать какое-то место в центральной нервной системе. Но это лишь предположение, которое никому не нужно. Ведь есть я. Я могу научно объяснить основу, суть этого психологического состояния. Могу. Я найду особый раздел в головном мозге. Докажу возможность и необходимость хирургического вмешательства. Наконец, сделаю процедуру достоянием общественности, то есть проведу операцию и предстану перед судом коллег-ученых.

Просто я нашел в человеческом мозге клетки времени. Внешне они не отличаются от других, но служат разносчиками инфекции, страданий и беспричинной тоски, вызванной быстротечностью времени. У кого-то таких клеток больше, у кого-то меньше. Они, как спрут, опутывают здоровый мозг щупальцами, усиками и отростками и постоянно участвуют в мыслительном процессе.

Перед хирургом стоит очень важная задача. Но несложная. Просто нужно знать, где резать. Я знаю, и потому готов предложить свое изобретение тому, кто любой ценой хочет освободиться от времени, для кого невыносимо тяжела мысль о том, что все проходит. Я помогу этому человеку.

Я сниму огромный зал под операционную. Она будет заполнена толпой. В центре установят операционный стол. Три ассистента займутся приготовлениями. В толпе рядом со светилами науки и денежными мешками будут стоять простые люди. Наконец, шум утихнет. Я надену халат и резиновые сапоги. Спокойно вымою руки и скомандую: подать наркоз. Надену фартук и перчатки. — Заснул? — Хорошо! — Давление в норме? Превосходно! Я прикоснусь к голове пациента. Неторопливо сделаю разрез от затылка к уху. Толпа будет следить за мной, затаив дыхание. На меня будут направлены бинокли. Я остановлю кровотечение. На пол-ладони отверну кожу с мышечной тканью. Распатор для надкостницы! Вижу кость. Долото! Сделаю отверстие и произведу трепанацию черепа. Покажется оболочка мозга. Я осторожно разрежу ее. Отодвинув, погружу руку в одно из полушарий (в какое, известно только мне) и извлеку оттуда время.

Я удалю отвратительный очаг человеческой тоски. Две минуты — и все готово. Я положу опухоль времени на поднос и пущу по залу. Затем зашью мозговую оболочку, соединю трепанированный череп. Пережму сосуды. Сошью надкостницу. Наложу швы на мышечную ткань и кожу. Наложу повязку на операционную рану. Я закончил, будите пациента. (Хирург уже встал со стула и почти кричал). Вот человек будущего, настоящий, новый человек, его девственный, нетронутый мозг готов к познанию тайн настоящего и премудростей будущего. Он будет прекрасно запоминать любые факты, ведь для него они превратятся в вечность, и каждый займет достойное место в ряду равновеликих единиц. Толпа будет ликовать и аплодировать. Я сниму передник, облачусь в повседневный серый костюм и раскланяюсь. В мой адрес раздастся единый вопль счастья.

Рана заживет через три дня. Почему за три? Вы даже не догадываетесь, коллега? А ведь это просто.

Времени-то больше нет! Огромный объем душевных сил, который напрасно тратился на горькие размышления о бренности бытия, останется у нас в виде неиссякаемой жизненной энергии.

И потянутся ко мне, на операцию, все сильные мира. — Извините, но бедняки пойдут первыми: им требуется срочное лечение, болезнь приняла тяжелые формы. Цари и императоры смирятся и будут ждать.

Простая идея, не правда ли, коллега? Стоила того, чтобы потратить на нее столько времени.

Однако для описанной операции еще не пришла пора, и для борьбы со временем есть терапевтическое средство переходного характера. Абсент. Лечит только симптомы. Но это ненадолго, ведь хирургическое лечение будет радикальным и даст прекрасные результаты. Ваше здоровье, коллега!

— Эту прекрасную книжку с картинками написал дядюшка Андерсен, и читать ее можно только хорошим детям. Именно этим она отличается от остальных книг, которые малыш Иисус приносит тем, кто много озорничает. А книжку Андерсена получат только хорошие дети, если же они сделают что-то плохое, книжку у них надо забрать и не отдавать, пока не исправятся. Так что смотри!

Мне было шесть лет, когда папа рождественским вечером произнес эти слова. Он говорил серьезно, но лоб при этом не морщил и смотрел мне в глаза, а я гладил его по щеке — после обеда заходил цирюльник, — и думал: как странно, когда папа такой молодой.