Алексей Иванов - Ненастье

— Ничего не продаю! Убирайся! Подонки! Вон отсюда!

После такого приёма Владику пришлось искать телефон Неволина.

Неволина Владик не принимал всерьёз. История с гранатой для него была ни о чём. Неволин — отстой. Денщик Лихолетова, не более. Лихолетов был мужик, суровый хер, жёсткий босс. Трахал девку, пока хотелось, потом сплавил денщику. А вот на Таньку посмотреть было бы любопытно…

Танюша испугалась, когда поняла, что покупатель Ненастья — Владик. Танюша не видела его уже лет десять, но слышала, что он дважды женат, у него дети, он руководит фирмой. Тане захотелось увидеть, каким он стал. Она не испытывала к Владику неприязни, даже наоборот — чувствовала вину и мягкое сожаление, что всё сложилось так нелепо. Ей казалось, что Владик вернёт ей что‑то нежное, будто ей по‑прежнему пятнадцать лет.

Танюша не рассказывала Герману о том, что у неё было с Владиком. Гере не надо об этом знать. И Герман, ничего не подозревая, привёл Владика на квартиру Яр‑Саныча подписывать документы о продаже дачи.

Владик сидел на стуле в стороне от Яр‑Саныча и украдкой озирался. Он злорадствовал, что Куделины живут так бедно: старомодный поцарапанный гарнитур с пыльным хрусталём, зашарканные ковры, пластмассовые люстры, жёлтые обои. Даже двустволка на стене в комнате какая‑то зачерствелая без стрельбы. Владик пытался скрыть ухмылку, типа «так и надо Таньке». Если бы тогда не кочевряжилась и дала ему, то жила бы сейчас, как сам Владик живёт: с мебелью из Италии, с плазменными экранами и стеклопакетами. (Владик не соотносил, что его благополучие — в первую очередь от жены.)

Но Таня, новая и взрослая, Владика заворожила. Её былое девичество словно раздвоилось на что‑то очень детское и что‑то очень женское. Владик с разных сторон присматривался к Танюше: она такая чистенькая, беленькая, тихая, послушная… Такую бы дожарить до румянца, раскрутить на крик.

И Таня тоже смотрела на Владика, но так, чтобы никто не заметил — в зеркало, на отражение в стекле, как‑нибудь искоса. Владик превратился в мужчину. Большого, как Гера. Но какого‑то одновременно развинченного и скованного, трусливо‑нагловатого. Таня вспоминала Владика возвышенным, одиноким, надломленным, а увидела ухватистого типа с сочными губами. Неужели Владик — как все? Вырос, освинел, распоясался… Гера не такой.

Это впечатление о новом Владике Танцорове подтвердило правильность Танюшиного решения продать Ненастье. Ничего нет, потому что ничего и не было — значит, ничего не надо, и пускай ничего не будет.

Владик запомнил новую Танюшу и решил при случае подкатить к ней. Случай подвернулся через полгода, когда Владик закончил перечислять деньги. Надо было подписать акт. Владик созвонился с Таней и пригласил её в ресторан «Калигула» — типа как завершить дело и сразу обмыть. А Германа Владик попросил не брать. Им с Танькой есть о чём поговорить наедине.

Танюша очень редко ходила в рестораны, и всегда с Германом. Ей было очень стыдно скрывать свою встречу с Владиком, но чистая правда: Герману совершенно не следовало знать об этом — он начнёт переживать. Танюша не стала одеваться по‑праздничному и пришла в «Калигулу» в будничном виде.

Заведение только называлось рестораном, на самом деле это был просто шалман, более‑менее приличный днём и разнузданный вечером, когда тут расслаблялись главари местной гопоты: играли в бильярд, курили кальян, бухали и смотрели стриптиз. Но Владик считал «Калигулу» крутым кабаком. Он часто зависал здесь с приятелями, занимая компанией отдельный кабинет: компания заказывала приватные танцы и приставала к официанткам.

Владик усадил Танюшу в знакомом кабинете за бархатной портьерой. Официантка Лёлечка принесла меню и понимающе улыбнулась Владику. У них уже выработалась эдакая ролевая игра: Владик подтягивал Лёлечку к себе, а она сопротивлялась. Однажды Владик даже зажал Лёлечку в женском туалете, но она выкрутилась — клиент уйдёт, если всё получит.

Танюше в кабаке было неуютно. Ей казалось, что Владик привёл её в какой‑то величественный храм, где всевидящий бог сразу поймёт, какая она грешница, и громогласно прикажет убираться вон. Танюша выпила вина, и ей сделалось ещё хуже — застучало в висках, затрепыхалось сердце.

Видя, как Танюшу развозит, Владик подливал вина. Он и сам сразу накатил двухсоточку «Джека Дэниелса» и расшатался. Он придвинулся к Танюше и положил руку на спинку её стула как бы в полуобъятии.

— Я же, Танька, так любил тебя, — шептал он сзади Танюше в затылок. — Я все эти годы помнил тебя. Все эти годы продолжал любить. Только сказать не мог… Ты мне снилась. Я искал, чтобы на тебя похожая была…