Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

Яунд наклонился к нему, перевернул на спину. От человека пахло Кровью Монопли, горячей и ядовитой. Это был совсем юный парень с детскими голубыми глазами, запорошенными инеем. Яунд попробовал открыть ему рот, разлепил губы, но белоснежные челюсти были сдвинуты насмерть. Пар из них не выходил. Старик покачал головой, сноровисто утоптал площадку и разжег огонь. Расстегнул куртку, обернул парня нагретыми ладонями. Окоченевший не шевелился.

Послышался шорох. Монопля, лежащая на льдине, накренилась и стала соскальзывать в зеленую муть. Высоченное крыло задралось, махнуло рыжей морской звездой и провалилось в закипевшую пузырями бездну.

Пламя опалило иней на ресницах, завило жженой стружкой волосы пилота, но он не дышал. Яунд побил его по плечам, подул в лицо – оно оставалось мертвым. Черты лица суровели, отливая свинцом, цветом Хозяина Становищ.

Оставался бубен.

Несколько ударов предварили камлание. Старик пошел по малому кругу, прислушиваясь к своим ударам. Высоко вспыхнул сполох, ночь отвечала ему. Огонь мигнул, припал к земле, как играющая лиса, и вновь вспыхнул круглым заревом. Духи не спали, духи слышали шамана.

Тот расширял круги. Тонко завыл, потом зарычал. Глаза его пропали с лица, вновь вернулись, щеки, словно распираемые чем-то, прыгнули вбок и втянулись к беззубым челюстям, нос исчез. Шаман входил к духам. Огонь запылал ярко и ровно, шаром.

Сейчас стоял на берегу Ыйчика, Реки. Напротив стоял Поваленный Лес. Старик ударил в бубен, демонстрируя силу над Ыйчиком. Серое небо молчало. По нему медленно, как заливаемое в котел масло, прошла светлая полоса, очищая черную изнанку мира. Горячий воздух ударил в лицо. Старик моргнул. На том берегу стоял Гуолохоон-дагоохоонг, Дух Смерти. Яунд сразу узнал его – у Духа Смерти была только нижняя половина лица, подбородок и челюсть, изъеденная мошкой и червями. В богатую парку его, изукрашенную бисером, уходили ручьи черного гноя. Из получерепа выступала острая дырявая кость, на которую и надо было смотреть. На коленях рядом с духом стояла душа летчика, нагая и белая.

– Я пришел за душой, – прокричал Яунд.

– Как твое имя?

– Эрчиль Тугаскор Ырдыгэ Канзиганиджад зовусь я, сильный утренний шаман, знающий будущее, исцеляющий страхи, увечья, саму смерть! Говорю я с духами, и они слушают меня! Эту молодую душу прошу отдать мне.

– Не знаю я тебя, не слышал я о тебе, не слышу я тебя, не отдам я тебе душу, – отвечал Дух Смерти.

– Тогда я готов бороться!

– Иди и возьми.

Яунд знал, что это законная уловка. Ыйчик убьет его холодом, если он зайдет сразу. Он сделал несколько шагов в Реку. Вода была белой.

Дух прыгнул к нему через Ыйчик, и битва началась. Они метались по белому берегу, петляя и сцепляясь ногами. Эрчиль-Яунд бил духа ногтем, сверкавшим Синей Золой Рассвета, ибо он был Утренний Шаман, а все духи были Ночными. Наконец ему удалось опрокинуть противника.

– Отдай… душу, – проговорил Яунд, переводя дыхание. – Отдай. Я уже победил тебя, ты изнемог, ты слабее меня, но не хочешь признаться. Мне придется покорить тебя, и ты будешь долго болеть, а в мире будет бессмыслица, люди будут страдать без смерти, будет плохо. Сдайся и отдай душу, она тебе ни к чему.

– Ты не знаешь судьбы, утренний теплыш.

– Ты покажешь мне ее. Клянись, что будет так.

Дух с трудом вынул из парки небольшую колоду.

– Вот его судьба. Читай, если сможешь.

Утирая глаза, старик всмотрелся в фигурки, искусно выточенные на коре колоды и под ней.

Вот его дочь Кауич-Елдыз по отцовским следам подходила к юноше и жгла костер. Вот они садились в железную лодку и пыли к Большому Становищу. Вот юноша взлетал от Кауич ввысь, вот она сама сидела в Светлом и Прозрачном Чуме вместе с другими, листая священные свитки, вот ласкала новорожденного, ехала в блестящем колесном жуке без верха, и все Большое Становище радовалось ее судьбе. Парень стоял рядом с ней, вокруг все колыхалось от рыжих звезд. Потом ему вручали дорогую янгу, чтобы его имя вспоминали. Чум, где это происходило, ослеплял и радовал, но человек, который шел с янгой, был Шаманом Ночи. Это взволновало Яунда. Шаман Ночи, чудилось ему, что-то прошептал, надевая янгу парню на грудь.

Он видел, как на Большое Стойбище опускалась ночь, и юноша, мотнувший головой, отказавшись от чего-то, выходил из своего чума под крики жены, уводимый слугами Шамана, и это было навсегда. Те же, но похожие на предыдущих, приходили за его дочерью, за Кауич-Елдыз, уводили и ее в ночь.