Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

– Шесть! Семь! Восемь! – заорали в толпе. Многие были пьяны и слегка толкались, чтобы лучше видеть.

Морпех жал быстро, через минуту он выдохся, опустил на грудь и терял силы, хватая ртом воздух. Через два раза он грохнул гирю на помост, потирая плечо. «Двадцать семь». На правой. Левой он едва докачал до двадцати и был тут же нахлобучен шапкой. Румяная девица застегивала ему куртку, отряхивала брючину. Саркис оглянулся на Веру. Она стояла с безразличным видом. Он скинул бушлат в снег и вышел.

– Раз! Два! Три!

Ток крови напрягся в нем, ускоряясь до бешеного предела. Шло хорошо, то ли от отчаяния, то ли от мороза.

– Двадцать один! Двадцать два!

Еще десять, хотя бы десять.

– Двадцать восемь! Двадцать девять!

Трудно. Очень. Едва…

Саркис вырвал над головой и посмотрел на Веру.

Она улыбалась разорванной улыбкой, готовая повернуться. Она уходила.

– Тридцать три! Тридцать четыре!

– Вот молодец парень, а ну поддержим! – заорал массовик, бледный комсец с залысинами.

Толпа заорала так, что рука довела до тридцати шести и сдалась. Все.

– Реко-о-орд!

Веру передернуло. Она начала хохотать, бросаясь на колени, взмахивая руками.

Он сменил руку.

– Раз!

Вера закричала через ряды, пробиваясь к нему, расталкивая спины с брезгливым выражением, будто не она, а ее толкали.

– Пять! Шесть!

– Слышишь? Я все равно не люблю тебя! Слышишь, ты?

Голос толпы стал смолкать.

– Я знаю, что это гадко! С тобой я чувствую себя гадиной! Я никогда тебе этого не прощу! Слышишь? Животное! Брось свою железяку! Немедленно!

Толпа перестала считать. Массовик побледнел и закричал: «Двадцать один! Двадцать два!» Его снова подхватили.

– Ты думаешь, так можно что-то вернуть? Да мне все равно, Саркисик, давно все равно!

Вера стала пятиться. Позади расступались. Она улыбалась и с улыбкой опрокинулась в снег на невидимом бугорке. Упала, поднялась и побежала прочь.

– Тридцать пять! Тридцать шесть!

Саркис сдался на тридцать седьмом, чуть не упав вперед. К нему шла румяная девица. Оказалось, она вручала призы. Взяв у нее что-то легкое, он стоял на помосте. Она понеслась к его бушлату, села на корточки. Он смотрел. Кинулась к нему. Одела и принялась застегивать. Он дрожал.

– Ничего… – шептала она. – Ничего, ну ее, не надо, вы же такой, такой…

Президент вбежал в Георгиевский зал мгновенно и, избегая рукопожатий, прошел во главу длинного, как столовский транспортер, полированного стола. С гобеленов надменно взирали святые князья с бородатой хитрецой в породистых щеках.

Олимпионики вздохнули и уставились на бледные президентские пальцы, постукивающие по отсвечивающей поверхности.

– А я ведь предупреждал, да, Света? – Президент с легким нажимом кивнул Холкиной. – Предупреждал.

Повисло молчание. Президент полуобернулся, помощник выложил на стол финальный лист.

– «Афины-2044…» – прочел Президент. – Смотрим: прыжки с мячом, шестьдесят седьмое место. После Габона.

Поднялся долговязый парень, оглаживающий карманы пиджака. Президент досадливо скользнул по нему неузнавающим взглядом и спросил вполоборота:

– У вас дело в чем? Честно.

Парень помялся, развел несуразно длинными кистями и забубнил:

– Ну, мы что, мы путем: замены, отборочные, Пал Викеньич задолжал за аренду, суточные не выдают, сортир заперт, воды и то не допросишься. Да всегда одно и то же: друг друга валим, а спать по четыре часа, визы в последний день, на чемоданах ночуем, ничего не ясно, ну, так и получается, как закладывали…

– Спасибо, – перебил Президент. Парень осекся и упал на стул. Вбежавшие слуги споро унесли его за неряшливо облитые золотом двери. – Дальше смотрим: конное плавание, двадцать второе место…

С места вскочила молодая доярочного вида активистка.

– Четкое выполнение всех нормативов, командная поступь, взаимовыручка! Обязательства перед пославшим нас народом, святых, можно сказать, рубежей отвага, неукоснительное соблюдение режима… спать, спать, суки, отбой уже! – завизжала она. – Какой те рупь, падла, какой рупь, валюууты?! – набрала она воздуха в богатырские груди. Продолжила после паузы, хриплым дискантом непохмелившегося снабженца. – Твари вы все, не щадите никого, вам по-русски объясняют, а вы лезете, кто объясниловку будет писать, Терпищев, Ямкушев вам будет? Засранцы, да, ни стыда ни совести, после одиннадцати марш по номерам, и чтоб ни души мне здесь! За связь с иностранками будете отвечать лично! Из-под забора ж тянули, попомните…