Сергей Арутюнов - Запах напалма по утрам (сборник)

…Медсестра Люда нарвалась сама. Она считала, что у нас нет чувств. Поэтому не поддевала под халат платья. Халат же был узок, а формы ее – восхитительны. Дрон крякал, когда она проходила мимо. Я отводил жадный взор.

Дрон предпочел действовать в одиночку. Он что-то сказал медсестре Люде. Она рассмеялась. Это было объявление войны. Она не считала нас дееспособными. Она считала, что мы малыши.

Вечером на картежной сходке было решено действовать – жестоко и нагло, внезапно и предельно разрушительно.

С утра Люда ходила с уколами и таблеточными облатками. Я тихо встал с кровати, когда она склонилась над Дроновой задницей…

Хлоп!

Дрон стремительно перевернулся, звонко щелкнув резинкой треников.

– Че ты там, Люд, говорила? – спросил Дрон страшным, осипшим от желания басом.

– Лег как надо, быстро, – ответствовала она, напрягаясь.

– А вчера?

– …

Я подступил сзади и легонько толкнул Люду в задок. Она взвизгнула и опрокинулась на Дрона. Его могучие руки сошлись на ее белой спине…

– Люд, а ты чего платья не носишь? – спросил Дрон.

– Пустил быстро! Недомерок, сопля паршивая.

Она не могла вырваться. Дронова рука зажимала ей рот. Я намотал короткие полы халатика на кулак, сел на Дронову кровать и заглянул в ее испуганные глаза.

– Люд, а Люд, – спросил Дрон, чуть расслабляя хватку. На нас с любопытством, приподняв взъерошенные головы, через решетки кроватей смотрели малолетки. – Вечером придешь? – Голос его снова сел, но уже от победы.

– Пал Петрович придет. Лично. С во-о-от таким шприцем. Если бешеный, кастрировать будем. Как кота, – шипела усмиренная сестра.

Имя грозного хирурга подействовало гипнотически. Мы поставили Люду на место. Она оправила халат и со злобным звоном вытолкнула тележку из палаты.

На следующий день на ней было платье. Под халатом.

А в наших трениках было свежо и спокойно.

По выходным у нас с отцом была особая традиция: приходила воскресная газета, более толстая, чем в будни, и мы с удовольствием смотрели ее от корки до корки.

Тогда-то, в один из далеких дней, нам и попалось сообщение ТАСС о том, что американские войска применяют во Вьетнаме некое адское оружие под названием «напалм».

– А что такое напалм? – спросил я отца.

– Это такая специальная смесь горючих веществ. Если попадает на тело, не отдерешь, так и прогорает до костей.

– А зачем?

– Ну, а как ты сам думаешь?

– Чтобы убивать? – с ужасом произнес я.

– Да. Американское изобретение. Они это любят, изобретать. Химики, – заключил папа и перелистнул страницу.

– Папа, а чем он пахнет?

– Кто?

– Напалм.

– Бензином. Простым бензином, – нетерпеливо отмахнулся отец.

Теперь мне кажется, что сверху, чуть ли не из космоса, и нашу страну полили каким-то таким напалмом.

Ведь ничего не осталось. Ничего.

Все сгорело.

Подгруппа стояла у Дубовой аудитории.

Обшитая светлыми панелями на сверкающих, хирургического вида винтах, с двумя пластиковыми колпаками в потолке вместо окон, она видела немало студенческих слез. Казалось, они текли между штативов и горелок бескрайнего академического стола, прожженного реактивами и покрытого двуслойным цветным пластиком, а по ночам легонько стучались в двустворчатые двери, дабы вдоволь поплавать по коридорам.

– Готов?

– Глаза видишь?

– А я вырубился полвторого. Все равно…

– Идет!

Академик Традесканский, крохотный изящный карлик со старомосковской дикцией, скользнул в Дубовую и затворился.

Скрипкин представил адское зрелище: вспархивающий на возвышение (почему-то в темноте) академик, злорадно потираемые ладони, треугольная улыбка демона.

– Заходите. Рассаживайтесь.

– Здравствуйте…

– Ну-с, готовы?

– А-а-а…

– Ясно. Берите билет.

– Номер семнадцать.

– Шестой.

– Четыре.

– Двадцать восемь.

– Берите листочки.

Традесканский откинулся на спинку и с сардонической усмешкой пробежал «Спорт-экспресс». Про его теннис было известно только то, что он не проигрывает мужчинам.

Скрипкин оглянулся на Обладаева. Их взгляды метнули по молнии отчаяния, и их суперпозиция, чуть протрещав в мокром воздухе, задела академический пиджак, отчего Монстр Горной Химии пошевелился на стуле.

– Списывать не стоит.

– А как же? – вырвалось у Скрипкина.

– Думайте. Кто готов, идите отвечать. Время не ограничено.

«Не ограничено!» – прошептал впавший в безумие Скрипкин. Вопрос в билете списку не соответствовал. Уравнение было диким, с семью членами, неизвестными оксидами, которых он не видел даже в учебнике. «Перепутал билеты. Это вопросы с Олимпиады. Надо сказать», – подумал Скрипкин и вместо этого предпринял вторую попытку уравнять бор с кислородом. Когда стало понятно, что уравнивать не по чему, он тоже откинулся на спинку стула и воспарил к переэкзаменовке, теряя стипендию по рублю в секунду.