Денис Драгунский - Вид с метромоста (сборник)

– Какое? – спрашиваю, чтоб хоть что-то сказать.

– Английское, – говорит. – Женщина может лечь в постель хоть через час после знакомства. Если мужчина убедит ее. Словами.

– Ты мне нравишься, – говорю через силу. – Я тебя хочу.

– Ну что ты! – улыбается она. – Как-то мало. Неубедительно.

– Хорошо, – говорю. – Сейчас.

И я стал говорить, как она прекрасна, как я схожу с ума, глядя в ее желтые глаза, как я мечтаю зарыться лицом в ее рыжие волосы. Я рассказал, что у меня есть квартира и мастерская, есть заказы. Я не знаменит, но собратья по искусству меня ценят; я не богат, но вполне обеспечен. На меня можно положиться. Но главное – я люблю ее и хочу быть с ней, хочу ее обнять и сделать своей женщиной, сейчас, сию минуту, и я буду счастлив, если она останется со мной надолго, а лучше навсегда.

Когда я это говорил, на меня просто страсть накатилась, а она смотрела на меня неподвижно, а потом сказала:

– Хорошо, – и встала с кресла. – Давай попробуем. Только чур я первая в душ пойду. Да! У тебя презервативы есть?

– Нет, – сказал я.

– Ничего, – улыбнулась она. – Тут аптека за углом, сразу увидишь.

Я спустился на улицу, и мне вдруг захотелось, чтоб я всю ночь бегал по аптекам – одна закрыта, другая на ремонте – или, еще лучше, чтоб я вернулся через сорок лет, совсем лысый, а меня бы ждала старуха в нелепом платье, и чтоб мы долго смеялись. Но нет, аптека работала, и я минут через десять уже звонил в дверь.

Она встретила меня в халате, с брызгами воды на весноватой шее.

– Поцелуй меня, – сказал я.

– Пойди зубы почисти, – сказала она. – Там щетка в упаковке. Полотенце синее.

И пошла в другую комнату. Наверное, в спальню.

Я вошел в ванную, подошел к зеркалу и увидел, как мое лицо желтеет и тускнеет. Я стукнулся сначала подбородком об раковину, а потом затылком о кафель. Я не видел, как она прибежала. Она вызвала скорую и поехала со мной в больницу. И навещала меня каждый день.

А когда я выписывался, она сказала:

– Если ты считаешь, что это будет правильно, я могу выйти за тебя замуж.

– Ничего, – сказал я. – Спасибо, ничего…»

– Зря это я, наверное, – вздохнул Сева.

– Не знаю, – сказал я. – А где она теперь?

– Не знаю, – сказал он.

Он плохо спал в эту ночь: снилось, как косматый мужик топит сургуч, льет на бумагу и бормочет: « Votre sceau, monsieur, sceau et signature! [32]», и казалось, что кругом шаги. Заснул под утро. Проснулся от тишины.

Встал, надел халат. Прислушался. Босиком побежал по коридору, отворяя все двери. Пусто. Комната жены, комнаты детей – никого. Распахнутые шкафы. На ковре оброненная сумочка младшей дочери. Подобрал: пустая. Чуть не заплакал.

Но собрался с духом. Связался, с кем надобно. Разузнал примерно. Поехал догонять. Настиг в Рязани.

Они там сняли целый дом, частный пансион. Он поселился в гостинице, недалеко. Наутро пошел к ним.

Вошел в диванную. Сидят все пятеро: два сына, две дочери и жена.

Молчат. Крикнул:

– Зачем? Я стар, немощен, а вы тайком, ночью!

Таня встала и сказала:

– Папочка, вы известный писатель. Вы властитель умов и сердец, но зачем вы нас мучаете?

– Зачем эти истязания с завещаниями?! – вскричала Соня, жена.

– Правда, папа, – сказал Илья. – Ты хозяин авторских прав, ты волен завещать их кому хочешь. Да, да, да! Но зачем ты годами обсуждал это с нами? Мы узнаем о завещании, когда бог распорядится.

– Я понимаю, что в церкви ложь, – вдруг сказал Сергей. – Но так хочется иногда свечку поставить…

– Вы замучили нас вегетарианством, – сказала Саша. – К чему? Мы не индусы. Хотя вот Танечка увлекается.

– Замолчи, – сказала Таня. – Это некстати!

– Ты нас перессорил, – сказала Соня. – Одно спасение – убежать. Мы три дня без тебя жили, и снова стали как семья. Ушло зло, возвращается любовь. Нам от тебя ничего не нужно. Мы не воротимся. Прости.

– Странниками по святой Руси? – он запустил пятерню в бороду.

– Зачем, папочка? – сказала Таня. – У меня бабушкино имение. У Саши наследство от покойной тети.

– У меня акции Брокара и Сиу, – сказал Илья. – У Сергея лесопилки. У маман доходные земли в Уфимской губернии. Проживем.

Помолчали.

– Это всё ваша гордость! – он потемнел лицом.

– Это ваша гордость, – твердо сказала Александра, самая любимая.

Он хлопнул дверью, вышел.

Дошел до своей гостиницы. В ресторане взял телятину и красное вино. Поднялся в номер, отдохнул. Вечером пил шампанское. Сильно охмелел. Утром болела голова. Велел принести водки и маринадов. Голова прошла, но настала сонная слабость. Целый день валялся в постели, так и заснул к вечеру. Поздним утром спустился в ресторан. В газете прочел, что в пансионе m-me Рудневой от внезапной эпидемической горячки скончалась вся семья известного писателя такого-то.