Эрик-Эмманюэль Шмитт: Другая судьба

– Чем?

– Что придется еще ждать… ваших результатов…

– Да. Это досадно.

Фрау Закрейс смотрела на него, выражая лицом готовность выслушать и посочувствовать, но Адольф молчал, и она сочла, что может вернуться к плите.

Он по-турецки сел на кровать и закурил, целиком отдавшись этому процессу. Глубоко затягивался, наполнял дымом легкие и выдыхал густые клубы. Его пьянило ощущение, что он согревает комнату эманациями собственной плоти.

На стенах его рисунки, афиши опер – Вагнер, Вагнер, Вагнер, Вебер, Вагнер, Вагнер, – эскизы декораций к лирико-мифологической драме, которую он хотел написать со своим другом Кубичеком, на столе – книги Кубичека, партитуры Кубичека.

Надо будет написать Кубичеку в казарму – он сейчас на военной службе. Написать… Сказать ему…

Гитлер чувствовал, что не справится. Он убедил Кубичека покинуть Линц ради Вены, уверял, что тот должен быть музыкантом, и даже записал его в Академию музыки (Кубичек прошел с первого раза, блестяще сдав сольфеджио, композицию и фортепьяно); из них двоих он всегда был лидером и противостоял отчаянному сопротивлению обеих семей, а теперь придется признаться, что сам все провалил.

Фрау Закрейс поскреблась в дверь.

– Чего вам? – злобно вскинулся Гитлер, недовольный вторжением в его личное пространство.

– Не забудьте заплатить мне за комнату.

– Да. В понедельник.

– Хорошо. Но не позже.

Она удалилась, шаркая ногами.

Гитлер запаниковал. Сможет ли он теперь платить за это жилье? Поступи он в Академию художеств, имел бы право на стипендию – как студент-сирота. Но без этого…

У меня есть наследство отца! Восемьсот девятнадцать крон!

Да, но он сможет распоряжаться им, только став совершеннолетним, через пять лет. А пока…

Сердце отчаянно заколотилось.

Гитлер хмуро оглядел комнату. Даже здесь он не сможет остаться. Будь он студентом, довольствовался бы малым. Но он не поступил – и он бедняк.

Хлопнув тремя дверьми, он оказался на улице. Бежал из дому. Ему хотелось пройтись. Подумать, поискать выход. Сохранить лицо! Главное – сохранить лицо. Ничего не говорить Кубичеку. И раздобыть денег. Чтобы хоть с виду все было нормально.

Он шел по тротуарам Мариахильфа широкими шагами глухого. Этот квартал был одним из самых бедных в Вене, построили его недавно, и он должен был бы выглядеть новым, но дома просто кишели жильцами и быстро теряли товарный вид. Тяжелый запах жареных каштанов плыл от фасадов.

Что делать?

Лотерея!

Гитлер ликует. Ну конечно! Вот и выход! Вот почему день прошел так скверно! Все имеет смысл. Судьба не допустила его в Академию лишь потому, что уготовила ему куда лучший сюрприз: он станет миллионером. Этот день – лишь испытание, опасный отрезок пути, который неминуемо выведет к свету: лотерейный билет! Он проиграл, чтобы выиграть много больше.

Это очевидно! Как он мог сомневаться? Первый же билет у первого же попавшегося продавца!.. Вот что говорил ему внутренний голос. Первый же билет у первого же попавшегося продавца!

Как раз за жаровней, в которой на пламенеющих углях чернели каштаны, калека предлагал прохожим билеты.

Гитлер смотрел на раздутого от водянки старика как на видение или, вернее, как на знак свыше. Вот оно, богатство, перед ним, сидит на складном полотняном стуле, ноги в сточной канаве, в обличье беззубого бродяги с отечными руками и ногами. Как в сказках, которые читала ему в детстве мать.

Гитлер нервно пошарил в кармане. Есть ли у него мелочь? Чудом набралась нужная сумма. Он увидел в этом еще один знак.

С бешено колотящимся сердцем он подошел к груде водянистой плоти и попросил:

– Один билет, пожалуйста.

– Который, мой господин? – спросил монстр, пытаясь сосредоточить остекленевший взгляд на молодом человеке.

– Первый, какой попадется под руку.

Гитлер завороженно смотрел, как тюлень в человеческом обличье касается билетов, на секунду задумывается и вдруг резким движением выдергивает один.

– Держите, мой господин. И могу вам сказать, вы везучий.

– Я знаю, – выдохнул Гитлер, отчаянно краснея.

Он схватил билет, прижал его к сердцу и побежал со всех ног.

Теперь он спасен. Его будущее в его руках. И он был убежден, что это покойная мать послала ему с небес спасительное наитие.

– Спасибо, мама, – прошептал сын на бегу, подняв глаза к звездам, которых не было видно за темными крышами.

Первый заказ…

Адольф Г., всклокоченный, в мятой пижаме, с опухшими от пива глазами, почесывал левую ногу и смотрел на невероятную пару, загородившую дверь в коридор: низенькая массивная фрау Закрейс и монументальный Непомук, знаменитый мясник с улицы Барбаросса. Они неловко переминались с ноги на ногу – этакие смущенные просители, ни дать ни взять приехавшие в гости дальние родственники.