Эрик-Эмманюэль Шмитт - Другая судьба

Я мало и плохо сплю.

Нет, ни на секунду я не заразился его идеями, но он заполонил меня. Я стар, удручен, перехожу от экзальтации к гневу, в больном теле, под низким небом Балтики или еще более низким потолком бункера.

Только убив его, я вернусь в свое тело.

Сегодня вечером, когда я спустился к столу, дети тотчас воскликнули:

– Готово дело, ты его убил!

Они обо всем догадались по моей улыбке.

Наконец-то за ужином царит веселая атмосфера. Оказывается, за меня очень беспокоились.

Я переключаюсь на Адольфа Г.

Я должен лететь в Канаду, где играют «Загадочные вариации» и «Гостя»: мне предстоят встречи, интервью, записи на телевидении и радио, и я боюсь, что времени не хватит. Хорошо бы закончить раньше.

Двадцатый век без Гитлера… Этот геополитический вымысел занял меня всерьез, потребовалось несколько месяцев размышлений, хотя результатом станут всего несколько строчек романа.

По моей версии, Германия тридцатых годов не избежит правого режима, опирающегося на армию. Однако случится ли без Гитлера второй мировой конфликт? Не думаю. Оспорив Версальский договор, оккупацию Рейнланда, Германия наверняка удовольствуется короткой войной с Польшей за Данцигский коридор, [32]не более того. Остальное – оккупация Австрии, Чехословакии, Франции – производное гитлеровской психологии, а не психологии немецкой. Не говоря уже, разумеется, о патологических, сугубо гитлеровских элементах: ненависти к еврею, к цыгану, к калеке и к христианству. Холокост, как я показал в своей книге, только его детище, свершившееся при попустительстве окружающих. Он умел держать трусов в страхе и навязал Германии это «окончательное решение». Это он замарал ее в крови.

Леденящая ирония истории: надо было после войны картинам лагерей смерти всколыхнуть мировое общественное мнение, чтобы государство Израиль, о котором так долго говорили, наконец родилось. Без Гитлера нет Израиля. Он был катализатором сионизма. Мурашки по спине от такой иронии…

Однако я не могу не думать, что без Гитлера и навеянного им ужаса Израиль не создавали бы так поспешно и порой с таким неуважением к коренному населению Палестины.

Эмоции… Эмоции, дающие силу идеям. Эмоции, чреватые насилием. Эмоции, всегда ставящие нас на сторону жертв и тем самым порождающие новые жертвы.

Если эмоции наводят иногда на новые мысли, значит они неверны. Остерегаться эмоций в политике…

В этом двадцатом веке без Гитлера Америка наверняка осталась бы в Америке. Далекая, провинциальная, потешная, фольклорная, она была бы нам симпатична, как деревенский кузен. Она не стала бы ни спасительницей западного мира, ни его жандармом. Она не собрала бы у себя все европейские мозги, бежавшие от нацистского варварства, и Нобелевских премий ей бы досталось мало. Чтобы подзадорить моего читателя, я даже утверждаю, что прорыв в науке и технологиях, несомненно, совершила бы Европа и что – почему бы нет? – первым на Луну ступил бы немецкий астронавт…

Самолет летит в Канаду. Я закончил книгу посреди Атлантики, с глазами, полными слез.

Бруно М. нравится книга. Я не смог бы обойтись без его одобрения. Пьеру С. тоже нравится. Уф!

Сам я ничего о ней не думаю – перечитываю, только чтобы править.

Бруно М. и Пьер С. – самые непредвзятые люди из всех, кого я знаю, свободно и оригинально мыслящие, далекие от всяких стандартов – представляют только самих себя! Достаточно ли мне их мнения?

Надо бы привлечь других друзей, поглупее, побанальней, позаурядней…

Бурный спор с Натали Б. и Сержем С.: они прочли, но так и не поняли, что же я написал.

Они отказываются признать, что Гитлер мог бы быть другим, не тем, кем был; каждый выдвигает свой детерминистский тезис. Для Натали Б. личность Гитлера запрограммирована генетически (это Золя!). Для Сержа С. личность Гитлера обусловлена его детством (это психоанализ по-американски!). Сколько пустословия! Гипс для мысли! Я отвечаю по пунктам, использую философский подход, доказываю, что они сами себе противоречат, потому что одновременно верят и не верят в свободу.

Когда я демонстрирую им их непоследовательность, они вскидываются и возвращаются к своему первому доводу: не надо пытаться понять Гитлера.

– Вы правы, – заключаю я. – Если хотите, чтобы это повторилось, ни в коем случае не пытайтесь понять.

Они выводят меня из себя. Я их тоже. Наша дружба пострадала из-за этой книги.

Литература – не самоцель.

Книга должна вызывать споры, иначе она бесполезна.