Эрик-Эмманюэль Шмитт - Другая судьба

Я дописался до галлюцинаций.

Вчера, идя по улице с моими племянниками, я услышал свист и закричал:

– Ложитесь!

Они посмотрели на меня озадаченно. Мимо проехал велосипед.

А мне почудилась шрапнель.

Война? Две войны. Две возможности войти в нее и из нее выйти.

Адольф Г. проживает войну как помеху: она прерывает его карьеру артиста, она лишает его индивидуальности, превращая в пушечное мясо. Он вернется с нее с отвращением в душе, пацифистски настроенным, аполитичным, влюбленным в современность и новизну, чтобы попытаться забыть. Типичный представитель 1920-х годов.

Гитлер проживает войну как свершение: она его социализирует, отведя ему роль, она дает ему модель идеальной организации жизни коллективной, ибо тоталитарной. Он вернется с ностальгией в душе, воинственным, политизированным, жаждущим реванша, чтобы смыть позор поражения. Тоже типичный представитель 1920-х годов.

Сестра Люси – подарок, который я сделал Адольфу Г. – но и себе тоже. Улыбка. Свет. Вера.

Плакал весь день, сочиняя прощальное письмо Адольфа Г. друзьям из госпиталя.

Он очеловечивается.

Я начинаю чувствовать себя лучше.

Но главное облегчение – я смог наконец написать в книге о дружбе… Да, я тоже. Как Адольф Г., сказать это, прежде чем умереть.

Значит, и я мог бы умереть этой ночью…

Я доволен, что решил сделать одним из героев историческую личность доктора Форстера, врача, практиковавшего гипноз на раненых, которого нашли «покончившим с собой» в Швейцарии, после того как он пригрозил обнародовать досье Гитлера, избранного канцлером.

Я не верю, что тот сеанс действительно изменил Гитлера, однако он мне интересен, так как позволяет показать два лица психологического лечения. Фрейд против Форстера. Нейтральный психоанализ против интервенционистской терапии. Белая магия против черной магии. Внемлющее ухо против приказывающего рта.

Я, кстати, надеюсь прожить достаточно долго, чтобы однажды прочесть пресловутое психиатрическое досье молодого Гитлера, извлеченное из швейцарского сейфа в положенный срок…

Сегодня работал над сложным куском – описывал, как Гитлер стал антисемитом. Конечно, думал он, но писал-то я. Мне пришлось совершить над собой настоящее насилие. Дать мой голос этой ненависти… Мои слова – этой глупости… Мои фразы – преступному замыслу… И я решил исполнить два императива: пусть это будет сказано, но пусть не блестяще. Пусть Гитлер будет убежден, но не убедителен! Боже упаси оказаться в энциклопедии антисемитизма, даже в кавычках… Я, стало быть, выстроил текст как субъективный бред, нескладный, непрерывный, и заканчиваю сцену ироническим заключением: «Адольф Гитлер: выздоровел».

«Ненависть наделила его даром красноречия».

Так заканчивается вторая часть. Вот. Гитлер родился. Родился из войны. Родился из обиды. Родился из унижения. Родился из ненависти. И готов к мести.

Гитлер делает историю в той же мере, в какой она делает его. Рожденный женщиной в 1889-м, он рождается в своей новой ипостаси в 1918-м, в военном госпитале, под звук поражения, под знаком глупого Версальского мира. Рассортировав и изучив немало свидетельств, я уверен в том, что утверждаю: Гитлер никогда не умел говорить на публике, пока его не обуял антисемитизм. Да и умел ли он говорить после? Нет. Он орал. Брызгал слюной. Гнев и глупость наделили его даром удерживать внимание измученных толп.

У него один талант – ненависть. Но большой талант.

Германия 1920-х… Средний Восток 2000-х… Много общего. Стоило бы создать «Обсерваторию унижений». Она рассмотрит коэффициент унижения народов, установит предел невыносимого унижения, чтобы обуздать победителя, чей закон – сила. Может быть, так удастся предотвратить объединение униженных, в озлобленности и отчаянии готовых на все. Избавить мир от гитлеров и прочих нынешних террористов.

«Обсерватория унижений». Кто бы меня послушал…

Одиннадцать-Тридцать. Видение. Я люблю ее.

Эрик, ты лжешь себе. Одиннадцать-Тридцать не видение, но привидение. Ты знаешь, кто она. Ты ее любил.

Париж между двумя войнами. Остаться с моими героями, Адольфом Г. и Одиннадцать-Тридцать. Не замахиваться на историческую фреску или, хуже того, каталог знаменитостей.

Один из факторов взлета Гитлера: его всегда недооценивали.

Он поднялся на самый верх, и его никто не остановил, потому что ни один профессиональный политик не считал его способным на это.

Напрасно серьезные люди принимают всерьез лишь тех, кто на них похож.