Артуро Перес-Реверте - Терпеливый снайпер

– Я знаю этих gobbetti, – продолжал Нико. – Как-то раз имел с ними дело. И воспоминания сохранил не самые отрадные. Совсем молодые ребята – очень агрессивные, из тех, у кого в одном кармане баллончик с краской, а в другом – нож. Для кого улица – дом родной… Гнездятся, как я уже сказал, в верхней части испанского квартала.

– И как же Снайпер на них вышел?

– Понятия не имею. Может быть, общие друзья рекомендовали его после погрома в Амальфи, может быть, познакомились еще раньше. Так или иначе, он им пришелся ко двору, и они приняли его как своего. До такой степени, что когда этот ваш с ним земляк Бискарруэс спустил на него всех собак, решили встать на его защиту.

Паломбо допил свой бокал. И показал им на окно, на улицу, на город.

– Поговаривают, что эти самые горбунчики связаны с каморрой. Если так, в Италии Снайперу не найти покровителей надежнее.

– Его по-прежнему охраняют?

– Если он в Неаполе, то, скорей всего, да. Но не исключено, что он покинул город. История в Вероне могла начать новый этап. Открыть новую яркую страницу.

– И сколько же он тут пробыл?

– От шести месяцев до года. Участвовал в нескольких акциях. Когда прошлым летом началась забастовка мусорщиков и Неаполь превратился в настоящую свалку, горбунчики расписали весь город граффити, призывающими к отставке синдика – ну то есть мэра. Снайпер поставил свои тэги под парой композиций, но коммунальщики их уничтожили в течение суток. Тем не менее граффити появились в Интернете и в телерепортаже, причем Снайпер говорил на фоне одного из них…

Тут я его прервала:

– Снайпер появился на экране? Я не знала!

– Да. В программе «Теленаполи» – это местный канал с обширной аудиторией. Он стоял перед граффити, но в надвинутом на голову капюшоне, лица не видно. И сделал несколько весьма красочных заявлений насчет мусора и синдика. Как самый рьяный неаполитанец. Можешь посмотреть ролик в Интернете.

– И эти горбунчики тоже были там?

– Да. Стояли вокруг вчетвером-впятером, как телохранители.

Я поразмыслила над этим. Над тем, каким путем двинуться. Оценила все «за» и «против».

– Как мне их найти?

– Это люди непростые… – Паломбо улыбнулся уклончиво. – Очень недоверчивые.

– Дружишь с кем-нибудь из их компании?

– Нет. Мои друзья – нормальные граффитчики. А не банда социопатов. Да и они ко мне теплых чувств не питают.

– Несмотря на то что тебя подстрелили?

Он рассмеялся:

– Несмотря. Впрочем, там была одна тонкость.

– Какая?

И он рассказал. Шесть лет назад, когда еще подписывался Спак, он сумел проникнуть в тупик Центрального вокзала. В компании с еще двумя райтерами и с намерением сделать family couple, то есть расписать три вагона до самой крыши. Перелезли через ограду и ползком благополучно добрались до состава, причем спреи с краской были у них в пластиковых пакетах на тот случай, чтобы, если придется удирать, то налегке. Паломбо уже сделал контуры и наносил краску на свой вагон, когда его внезапно ослепил свет фонаря. Он бросился бежать и тут услышал хлопок, потом почувствовал толчок в спину, упал и потерял сознание. Очнулся на следующий день в больнице.

– Этот случай меня прославил. А слава помогла мне перепрыгнуть к серьезному искусству. Я выставил в одной миланской галерее фотографии моих граффити на вагонах, а дальше было уже совсем просто. И сюда вернулся местной звездой. В Неаполе, если получил пулю от полицейского, – ты уважаемый человек. Тебе можно верить.

– А раньше горбунчики тебе не верили?

– Да они разные бывают. Если б я остался работать на улице, стал бы для них героем. Но я выбрал эту дорогу. Стал кормиться системой. Мои картины уходят на аукционах за двенадцать-пятнадцать тысяч евро, выставляются в галереях, и потому они меня считают предателем и продажной тварью. Они радикально против любой легальности в том, что касается граффити. И потому так обожают Снайпера.

– Надо найти способ подобраться к ним поближе.

– Это не ко мне.

– Я прошу тебя.

– Мне с этого никаких радостей, – сказал он, скривив губы. – Кроме неприятностей.

– Ты не похож на человека, который пасует перед неприятностями.

Избегая моего взгляда, Паломбо ответил:

– Я не боюсь, пойми. Просто знаю, что это за публика. И иметь с ней дела не хочу. Все на этом.

Ему явно было не по себе, как бывает, когда чувствуешь, что оказался недостаточно гостеприимным хозяином. Он прошелся по студии, безо всякой необходимости что-то там переставив. Потом, помолчав, осведомился: