Ларс Кристенсен - Полубрат

Как бы то ни было, но, зайдя предварительно в банк на Майорстюен и сняв со счёта Болетты всё, что оставалось от госпенсии от Телеграфа, мы втроём пошли в пансион Коха в начале Бугстадвейен. У самых дверей маме изменило мужество, она передумала и решила вернуться домой, к Фреду. Но Болетта не оставила ей выбора. Она толкнула дверь, впихнула маму внутрь, и мы поднялись по крутой лесенке к стойке. За ней стояла дама с едва разлепленными глазами. Увидев нас, она подняла одно веко. — Чем могу помочь? — спросила она. Болетта опёрлась руками о стойку. — Я скажу тебе чем, пансионная мышь. Нам нужна комната Арнольда Нильсена. — Он переехал. — Болетта улыбнулась: — Можно сказать и так. Но комнату он вряд ли забрал с собой? — Он переехал, — повторила женщина. — Он умер, — отрезала Болетта. Мама нагнулась к стойке. У неё тряслось лицо. — А он часто бывал здесь? — прошептала она. Женщина повела плечами с усталым видом. Мама спросила ещё тише: — Он жил здесь с кем-то? — По лестнице спустилась пара постояльцев, не грешивших трезвостью. Мама закрыла мне глаза ладонью. Я услышал, как их смех исчез за дверью. — Мы можем наконец увидеть комнату? — пророкотала Болетта. Женщина обрела дар речи: — Зачем? — Болетта так стукнула по стойке толстым пакетом, что дама вздрогнула. — Вот плата за 4 982 дня. В нашей семье принято платить по своим счетам. Дай ключ! — И дама сняла с доски ключ от номера 502 и выдала его нам. Мы поднялись на три этажа. Комната 502 располагалась в самом конце коридора. — Жди здесь, — велела мама мне. Они с Болеттой миновали все комнаты. Я тихо крался за ними. Я должен был увидеть и услышать всё сам. Болетта дала ключ маме, но та не пожелала брать его и кинула обратно Болетте, которая вставила ключ в замок повернула, затаила дыхание и медленно распахнула дверь.

Что они думали увидеть? Разверзшуюся гробницу? Арнольда Нильсена, пойманного на месте преступления post mortem? [7] После смерти (лат.). Комната была пуста и прибрана. Кровать застелена. Занавески задернуты. Мрак стоял неподвижно. Пахло комарами и долгими отпусками. Болетта первой вошла внутрь. За ней бросилась мама. Я остался стоять на пороге отцовой комнаты. Мама как-то не знала, что ей делать теперь. Болетта сделала все сама. Она выдвинула ящик прикроватной тумбочки. В нем лежала только истрепанная Библия. Она быстро пролистала ее, видимо, в надежде найти что-то, спрятанное между страниц. — Он даже из Писания вырывает страницы, — вздохнула она. Мама оглянулась на меня, но промолчала. А потом распахнула шкаф — пусто, только качаются плечики на металлической штанге, поднимается и оседает пыль. Стоя на пороге, я думал о лесе, что мы пробираемся через чашу и нам надо раздвинуть ветки, снять паутину и примять крапиву, чтоб рассмотреть что-нибудь. Я закрыл глаза. — Есть что-нибудь? — спросила Болетта. Я открыл глаза. Мама качала головой. Болетта опустилась на четвереньки и стала осматривать пол. Потом взялась за матрас. Подняла его. Не успокоившись, достала маникюрные ножнички, разрезала обивку, просунула в него руку и стала искать там. Мама зашлась от хохота. Она смеялась громко, делано, и Болетта в ярости повернулась на смех: — Ничего смешного нет! — Ты правда думаешь, что Арнольд Нильсен спрятал деньги в матрасе? — спросила мама. — Ничего нельзя знать наперёд наверное, — ответила Болетта, поджимая губы. — И перестань так отвратительно смеяться! — Но мама всё смеялась и смеялась. Не знаю, что на неё нашло. Под конец она села на кровать. — Болетта едва успела выдернуть руку из матраса, а потом села рядом с дочкой и засмеялась тоже. Да, они сидели и смеялись. Я был сбит с толку. Какой смех этот? Они сидели рядом на зелёной кровати и хохотали, безысходно, они поддерживали друг дружку, чтоб не скатиться от смеха на пол, наверно, им не оставалось ничего другого, как смеяться, если они не хотели рыдать. — Еблячий матрас, — сказал я. И тут же с силой прикусил язык. Давно я не ляпал глупостей. Мама с Болеттой посмотрели на меня. Но смеяться не перестали. Может, слова остались в моей голове? Может, я разговаривал внутри себя и получился такой задом-напередский язык, пасьянс как будто? — Еблячий матрас! — закричал я и тяжело шагнул в комнату и ткнул в узенький шкафчик за дверью. — Вы там не посмотрели, — сказал я. Стало тихо, смех съёжился до полуулыбочек, ямочек на лице. Я показал на шкаф снова. В конце концов, мама встала с кровати, подошла к шкафу за дверью и распахнула его. В нас ударил клубок тёплой темноты. В шкафу стоял чемодан, чёрный чемодан, опоясанный толстой бечёвкой. Он не был набит, потому что мама, как нечего делать, подняла его и положила на кровать. Бечёвка лопнула, едва Болетта потянула за узел, и он отвалился, как засохший лепесток Заперт чемодан не был. Мама откинула крышку. Пустота. Изорванная Библия, пыль и пустой чемодан, вот и всё. — Ну и ну, — сказала Болетта. — Больше и правда ничего? — Мама хлопнула крышкой. — Не будем брать, — вздохнула она. Тогда я сделал ещё шаг к ним. — Мне он нужен! — Мама повернулась ко мне и долго молчала так, держа руку на крышке, пальцами, перепачканными пылью. Потом кивнула, опять вздохнув: — Если он тебе так нужен…