Ларс Кристенсен - Полубрат

Стол в «Гранде» в тот вечер остался пуст. Отец заказал место у окна, чтобы наш обед из трёх перемен блюд проходил у всех на виду и любой, прогуливающийся по прешпекту Карл Юхан, мог бы лицезреть нас за столом, покрытым белой крахмальной скатертью чуть не до пола и сервированным таким количеством вилок и ножей, что задействовать их все возможности не представляется, а буде попадётся наш знакомый, он встанет как вкопанный, удивлённый, восхищённый и снедаемый завистью, а мы поднимем бесчисленные бокалы, окружающие позолоченные тарелки, и чокнемся с голодным бедолагой на улице, напрасно приплющившим нос к стеклу. Но наш стол пустовал. Банкет отменился. И отец отменился тоже. Едва мы вернулись домой из больницы, в подвале которой лежал на каталке отец и не было ни смысла, ни надобности ставить ему на грудь стакан со спиртом или втыкать иголки в сердце, как зазвонил телефон. Мама бросилась к нему, словно ждала звонка о том, что всё это — недоразумение, дурной сон, запоздавшая первоапрельская шутка. Я увидел, что она вдруг покраснела. — Извините. Простите. Мы не смогли прийти, — прошептала она. Она стала слушать дальше, сжимая трубку обеими руками. Болетта, Фред и я смотрели на маму, не смея дышать. Под конец она сказала: — Я всё понимаю. Но муж сегодня умер. — И только теперь, когда она сказала это вслух, когда сообщила метрдотелю «Гранда», что отец умер, она разрыдалась. Она бросила трубку, и мы услышали, как метрдотель рассыпается в соболезнованиях, но тут позвонили в дверь. Болетта положила трубку, продолжавшую петь голосом неуёмно вежливого метра, на рычаг. Стало ужасно тихо. Мама притянула к себе нас с Фредом. Позвонили снова. Болетта пошла открывать. Она взяла командование на себя. Она сохранила спокойствие. И у неё не дрожали руки. Это пришёл домоуправ Банг. Он поклонился через порог. — Чудовищно, — прошептал он. — Чудовищная трагедия. Особенно Фреда жалко, конечно. — Банг медленно повернулся в нашу сторону. Фред отступил назад, в тень мамы. — Что вы имеете в виду? — пожелала узнать Болетта. Банг опустил глаза: — Разве не Фред бросил диск? — Запомните то, что я вам скажу, — громко отчеканила Болетта. — Это чудовищная трагедия для всех нас. И особенно жалко, конечно, Арнольда Нильсена. Вы зачем пришли? — Банг снова нагнул голову. — Во-первых, выразить соболезнования. От имени всего дома. — Болетта кивнула: — Спасибо. Очень трогательно. Но теперь нам хочется побыть одним. — Домоуправ Банг не уходил. Он стоял в дверях. — Чудовищная трагедия, — повторил он. — Мы знаем. Утешает то, что смерть наступила мгновенно. — Болетта попробовала захлопнуть дверь, но Банг проявил прыть. Он скользнул в прихожую, в руках у него был наш рюкзачок. — Я подумал, вам, наверно, захочется оставить это на память, — прошептал он. — Что это? — спросила Болетта, распаляясь. — Его вещи. Они остались на «Бишлете». — Домоуправ Банг стал вынимать рулетку, карандаш, блокнот, в который вписан мой жалкий результат, одиннадцать с половиной, и тут уже и Болетта утратила спокойствие, она выхватила у него рюкзак, но тот оказался слишком тяжёлым и шмякнулся нам под ноги с дребезжащим звоном. Домоуправ Банг нагнулся и подобрал диск. Болетта попятилась, не желая к нему прикасаться. Мама застонала и сильнее стиснула меня, а я понял, что этот Банг, которого Пра никогда не звала иначе как педелем, был на стадионе, он прятался всё это время в тени у раздевалок и видел всё, но что именно мог он увидеть? Он стал свидетелем несчастного случая — смерти от шального диска, он видел, что мужчина в жёлтом костюме встал на роковую точку в тригонометрии непредсказуемых случайностей. Но и тогда Банг не выдал своего присутствия. Сидел тишком в своей засаде и подсматривал, а теперь ишь — не утерпел, не смог остаться в тени. Напугало и в равной степени поразило меня одно: во весь этот день самым глубоким, острым и исступлённым чувством, испытанным мной, оказалась ненависть к Бангу. — Куда его положить? — спросил Банг. Болетта взмахнула руками, и Банг пригнулся, решив, что сейчас его будут бить. — Оставьте этот кошмар себе! — закричала она. Банг мотнул головой. — Я не дискобол, — прошептал он. — Я выступаю в тройном прыжке. — Я разразился слезами. Фред саданул ногой по стене. Болетта подтолкнула Банга к дверям. — Полюбуйтесь, вот к чему привели ваши благие намерения! Уходите! — Тут Фред неожиданно подошёл к Бангу и встал прямо перед ним, педель совсем съёжился. И заскулил. — Спасибо, — сказал Фред. — Что? — не понял Банг, и глаза у него забегали. — Спасибо, — повторил Фред и забрал диск у Банга. Тот кивнул и задом, задом похромал вниз по лестнице. Дверь захлопнулась. Фред стоял с диском в руке. Мама отстранила меня и промолвила странные слова. Глаза у неё распухли, она показала на Фреда и сказала: — Уберите злосчастного. Прочь из нашего дома! — И тут же поняла, как многозначно прозвучали эти слова, брошенные в простоте, без увёрток, они рассекли воздух и ударили по Фреду, я увидел, как дёрнулась его голова, словно от боли, подобной которой я не наблюдал в нём ни разу, и как боль разошлась в улыбку. Он смотрел и смотрел на маму, в ужасе закрывшую лицо. Болетта уже обняла его одной рукой. — Она эту штуку имела в виду, сам понимаешь, — сказала Болетта и взяла диск у Фреда. Потом, в сопровождении нас всех, отнесла его на кухню и вышвырнула в окно: диск с шумом упал во двор, прямо в серёдку Бангова цветника. Потом обернулась к нам: — Всё. С этим покончено! — Тут и там в квартирах вспыхнули окна. Показались лица соседей. Уже наступила ночь. Отец умер. Где теперь его перчатки? А костюм жёлтый? Мама постаралась улыбнуться, не вышло. Она взяла Фредову руку. Его била дрожь, как будто он трясся от холода или в любую секунду мог разрыдаться. — Мне очень стыдно, — прошептал он. Фред. Фред сказал, что ему стыдно. Болетта с великой осторожностью снова приобняла его. Фред казался хрупким, как стекло. Тронь и рассыплется. Мама помешкала секунду. А потом потрепала его по волосам. Я не видел такого никогда. — Мальчик мой дорогой. Это не твоя вина. — Она не успела договорить, как Болетта кинулась в бой. — Вина! — гремела она. — Вины здесь нет ничьей. В крайнем случае — Господа Бога, его одного! — Тсс, — шикнула мама. Но Болетте шлея попала под хвост, она ещё возвысила голос. — Пусть Бог послушает! За сегодняшний день ему должно быть стыдно! — Мама вздохнула, она стояла и перебирала пальцами Фредовы волосы, всё ещё клейкие от бриолина. — Отец вечно лез поперёк дороги, сам знаешь. Не мог постоять спокойно. Колесо, одно слово. — Болетта топнула ногой и подтвердила: — Да, Арнольд Нильсен был Колесо. — Фред посмотрел на меня и улыбнулся. — Он встал на пути, — пролепетал я. — Он всё время вставал поперёк Фредовой дороги. — Мама вздохнула и присела к кухонному столу. — Хотите лечь сегодня у меня? — спросила она. Я покачал головой и положил руку Фреду на плечо. — Я за ним присмотрю, — сказал я.