Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Макс (резко). Почему?

Кило (испуганно). Просто так.

Макс (смеется). Да потому что ты из семейства Ферстрете. Все вы, Ферстрете, неповоротливы, когда имеете дело с женщинами.

Кило. Да, видно, так.

Макс. Да ведь ты и до баб из деревни не очень-то охоч. За этот сезон ни разу не сходил туда. Только не говори, что тебя удерживала верность моей кузине Женни.

Кило. Знаешь, я этих дел не люблю. Раньше, когда я, ты помнишь, еще не перебесился, я ходил туда за компанию со всеми, считал, что так надо, но даже тогда я этого не любил. Женщины из деревни… Да, я знаю их лучше, чем ты думаешь. Болтают чепуху, воркуют, все хиханьки да хаханьки. А потом кончается вся эта пустая болтовня, и она манит тебя: «Иди ко мне, мой мальчик», а сама уже расстегивает юбку, стягивает сорочку, чулки, ну и все остальное — всю эту кору, под которой они скрывают свое тело, и наконец срывает последнюю оболочку — смывает румяна и пудру, и ты видишь вдруг ее подлинное лицо, ничем не прикрытое и не приукрашенное, всю ее — с морщинами и дурным запахом изо рта; и она смеется, а ты думаешь: что может быть общего у меня с этим существом, нет, ни за что, как бы оно ни дрыгалось и ни приплясывало, как бы ни выкрикивало свои глупые словечки, всегда одни и те же. Минне и французы привыкли иметь с ними дело, ты тоже постоянно к ним ходишь, тебе это не претит, а мне противно. И я не могу с собой совладать. Не могу видеть такое чужое, омерзительное тело так близко.

Макс (неожиданно тихо). Я тоже, Кило.

Кило. Но ты ведь ходишь туда почти каждую ночь. И даже зарабатываешь на них.

Макс. Только для этого я к ним и хожу, Кило. Этих баб — а они и правда все мне чужие — я умею поставить на колени. И когда они начинают блеять о любви и распускать слюни, когда они бормочут, мол, будем навеки вместе, вешаются мне на шею, проводят пальцем по моим губам, чтобы вызвать у меня улыбку, о, Кило, я ненавижу их так, что меня всего трясет. Но я смеюсь и протягиваю руку, и они кладут в нее свои деньги.

Кило. И они не догадываются о том, что ты чувствуешь на самом деле?

Макс. Ни о чем не догадываются, на глаза у них наворачиваются слезы от счастья, они подчиняются беспрекословно и слепо выполняют все, о чем бы я их ни попросил. (Пауза.) Но скоро я покончу с этим. И не буду больше приезжать сюда на сахарный сезон. Моя мать с каждым годом стареет, и потом, нас с тобой, Кило, ждут более интересные дела, поверь мне.

Пауза. Затем слышится гудок.

Кило. Малу не такая, как эти бабы.

Макс. Только не начинай все сначала.

Кило. Ты знаешь ее хорошо, но я знаю еще лучше. Она не такая, как эти женщины из деревни. Стоит ей улыбнуться, а я уже знаю, что она сейчас скажет, я угадываю, что происходит в ней, чего она хочет. Она мне совсем не чужая, и я счастлив, что она рядом, стоит только руку протянуть, я чувствую ее тепло, она радуется, что она со мной — не с кем-нибудь, а со мной. Вот почему я держусь на расстоянии, как она меня просит. Хотя меня к ней и тянет. Это я-то, который весь истаскался и годами тыкался в чужих, и вот я встречаю ее за восемь дней до окончания сезона, и она совсем рядом, стоит только руку протянуть, но я держусь на расстоянии…

Макс ( визгливо ). Замолчи!

Кило. Ты мне не веришь.

Макс. Ошибаешься, никакая она не белая ворона. Да и отчего бы ей быть белой вороной? Только потому, что тебе этого хочется? Только потому, что ты думаешь: мне уже четвертый десяток, молодость прошла, а ни одна душа меня не разглядела, не увидела меня таким, какой я есть. Не угадала, какой я на самом деле. (Смеется.) А она разглядела!

Кило. А почему бы и нет!

Макс. Надо же, именно она! Ах-ах-ах, бедная больная овечка!

Кило. А почему бы и нет?

Макс. Потому что это невозможно! Потому что так не бывает!

Трое подвыпивших поляков проходят мимо, хлопают Макса по плечу, что-то говорят ему по-польски.

Что же она тебе набрехала? Как же ей удалось тебе внушить, будто она девочка-подросток? И ты даже не смеешь к ней прикоснуться?

Кило. Она не девочка-подросток.

Макс. О нет, Кило, далеко нет!

Кило (после некоторого колебания). Я все знаю о ней, Макс. И тебе я все расскажу, только обещай молчать, это секрет.

Макс кивает.

Она была помолвлена целый год с одним молодым французом, они должны были пожениться. И Фламин этого хотел. Она никак не может забыть того человека, так они любили друг друга, она жила с ним, как жена, как сейчас хочет жить с ней Ламбер. А потом, потом он упал в печь для обжига извести.