Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

На вершине холма светилось окно столовой. Наверно, тетя Мэри с дедом сидят там и молчат, и все одни и те же мысли тихонько гудят у них в головах. В комнате только и слышно, как позвякивают ножи и вилки. Шпалы под ногами мокрые. Странно, ведь в конце концов тишина — это всего лишь пустота в воздухе, а как она много значит. Думается, у деда какая-то своя потаенная утешительная жизнь, старик никому не даст до нее добраться, даже кроткой, неусыпно бдительной тете Мэри. Бывает, наткнешься босой ногой на крохотную занозу, мука мученская ее вытаскивать, а если не вытащишь, она проникнет в какой-нибудь сосуд, и пойдет в тебе колесить, и под конец пронзит сердце. И крышка. Под насыпью идут по берегу парень с девушкой. Тоже молчат. Руки сплетены — не разнять, лица от полноты чувств какие-то даже измученные. Любить — такая трудная задача.

По насыпи не удается идти размеренно, расстояние между шпалами неудобное, приходится укорачивать шаг, чтобы не ступать по колкой щебенке в промежутках. Иногда летом вдалеке увидишь дельфинов, гибкие тела играют, изгибаются дугой, блестят. Шш-ш! Плеснула волна, одним долгим вздохом и нарушила тишину, и взмолилась — пускай опять все стихнет.

Дойдя до косы, Нэнси спустилась с насыпи и зашагала по песку. На песке никаких следов, только узорчатые отпечатки птичьих лап у самого края воды.

Он сидел спиной к хижине и читал. Когда Нэнси подошла ближе, поднял голову от книги, встал, стоит и смотрит на нее, в правой руке — книга.

— Не ждал, что вы так скоро вернетесь. Я собираюсь уйти утром.

Нэнси замотала головой.

— Я подумала, может быть… может…

— Первым делом. С самого утра.

— Извините меня. Я поэтому пришла — сказать. Пожалуйста, не уходите.

Он долго молча, в упор смотрел на нее. Нэнси почувствовала — щеки горят.

— Я никакой гадости не сделала.

— Шш-ш! — сказало море.

— Я боялась, что вы уже ушли. Я спешила…

Тысячелетняя чайка прилетела с моря и уселась на крыше.

— Пожалуйста, не уходите.

— А вы понимаете, что это значит?

— Я постараюсь.

Он кивнул.

— Тогда, пожалуй, выпьем. Я полагаю, вы для этого не слишком молоды?

— С удовольствием выпью.

— У меня есть только виски.

— Виски — это очень мило.

Что сказала бы тетя Мэри?

— В доме или на воздухе?

— На воздухе. Всегда, если только нет дождя.

— Я принесу плед.

— Не беспокойтесь. Мне и так хорошо.

— Я принесу плед.

Он ушел в хижину.

Прямо как тетя Мэри — ахи, охи, простуда, сквозняк, ревматизм. В конечном счете все взрослые одинаковы, черт возьми. Нэнси покружилась на месте, черное платье вспорхнуло, точно крылья. Славно. Покружилась еще. Он вышел из хижины, в руках бутылка и две чашки, на плечи наброшен плед.

— Какое милое платье! — сказал он.

Нэнси покраснела.

— Вам правда нравится?

— Правда. В нем вы как молодая ведьма. Понятно, не из тех крючконосых, которые летают на помеле. Пожалуй, вернее сказать — ворожея.

— О-о!

Нэнси смотрела, как он расстилает плед на песке.

— А тете Мэри это платье не нравится.

— На сей раз тетя Мэри рассудила неправильно. Не угодно ли присесть?

Он повел рукой, приглашая ее на плед, и, когда Нэнси уселась, подал ей чашку, виски там было на донышке.

— Придется пить неразбавленное. Воды из-под крана в моей берлоге нету.

— Мне все равно, — сказала Нэнси. — Я никогда еще не пила виски.

Сдвинув брови, она заглянула в чашку.

— Спешить некуда, — сказал он и сел рядом.

— Я люблю, когда небо голубое и уже показываются звезды.

— Значит, вы опять проделали всю дорогу.

— Ну… да… я все гадала, как тут надо поступить, а потом подумала, это же не мое дело, и, наверно, я еще не такая взрослая, чтоб разбираться… в этом… во всем. Я еще очень мало вообще думала. Я там стояла у двери и вижу, один человек идет открывать, и подумала, не вытерплю я этого — сиди целый вечер и улыбайся, как пай-девочка, а если по правде, ты им вовсе ни к чему. Даже в лучшем платье я там все равно… не к месту. Не могу я сидеть и смотреть, как они держатся за руки… то есть в переносном смысле. — Нэнси подняла глаза на звезды в голубом небе. — Я ревнивая. Мне это противно. Просто противно.

Она торопливо отхлебнула виски. Очень крепко, даже рот обожгло.

— Вы полагаете, я что-нибудь понял?

— Может, вы просто послушаете, а понимать не обязательно.

На губах его мелькнула улыбка, он отвернулся, поглядел вдаль. Лицо у него иссечено морщинами, под глазами серые мешки.

— Сколько вам лет?