Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

Люди плясали — человек девять-десять, а другие смотрели на них. Скрипач стоял у кромки дороги, и при каждом движении смычка его тело покачивалось, как ветка на ветру. С того места, где я остановился, было видно, что он слеп. Глаза у него были исчерчены густой сеткой красных прожилок. Они блестели, но были неподвижны и ничего не видели — никогда ничего не видели. Он был стар. У его ног лежали длинная палка, которой он ощупывал свой путь, и бдительный пес. Музыка внезапно оборвалась, и скрипач протянул руку, ожидая, чтобы в нее вложили бутылку, которая ходила по кругу. Он отпил большой глоток, а потом держал бутылку в вытянутой руке, пока кто-то из молодых парней не забрал ее. Смычок раза два взвизгнул по струнам, скрипач откинул голову и запел:

Пальцы вцепились в мой рукав.

— Это ты, а?

Джерри все еще выглядел, как ребенок — маленький и щуплый, но одежда на нем была одеждой взрослого мужчины, совершенно ему не подходившая. В руке он держал бутылку. От него пахло застарелым потом, торфяным дымом и самогоном. Самогоном очень сильно.

— Вот не знал, что ты любитель танцев.

— А я иногда не прочь. Ну-ка!

Он ткнул в меня бутылкой.

— Спасибо. Только нет. Я не хочу.

— А! Да вытри ты горлышко и выпей! Ничего, не помрешь.

Я достал из нагрудного кармана белый сложенный вчетверо платок и обтер край горлышка. Он правильно сказал: не помру. Он следил за моими руками с веселой усмешкой.

— Что это?

— Капелька горячительного. Да не трусьте вы микробов, мистер Александр, сэр. Хлебните в память о былых денечках. И разве же мои и ваши микробы не одни и те же? Разве ж мы не вдыхаем и не выдыхаем одних и тех же микробов in saecula saeculorum? [14] Во веки веков (лат.). Если вы еще не забыли свою латынь, сэр. — Он сплюнул.

— Ну, во всяком случае, ты к ней хорошо приложился.

Под его насмешливым взглядом я отхлебнул из бутылки слишком много. Вкуса во рту я не ощутил почти никакого, но в горле жидкость превратилась в огонь, опаливший желудок. Я вспомнил наше первое знакомство с алкоголем.

— О господи!

— Я завтра завербуюсь.

С этими словами он забрал у меня бутылку и поднес ее к губам.

— Но ради чего…

— Денежки.

Он утер рот ладонью.

— Мой милый Джерри, если тебе нужна работа, ты бы пришел и поговорил со мной.

Он засмеялся.

— Что тут смешного?

— Отхлебни еще и сам поймешь. Все поймешь в свое время. Ну, а про это скажем пока, что королевского шиллинга хватает подольше, чем хозяйского.

Второй раз ожог в горле был послабее.

— Охотничий клуб…

Он мотнул головой.

— Что они будут делать без тебя?

— Обойдутся как-нибудь. Денежки.

Он вытянул руку и уставился на пустую ладонь, всю исчерченную складками, как у старика. Рай для цыганки.

— А может, мне нравятся блестящие пуговки.

— По-моему, я слышал, что ты связался с шинфейнерами.

— Заткнись!

Он сказал это с такой яростью, что у меня заколотилось сердце, словно от удара по лицу.

— Денежки, Алек, вот из-за чего. — Он улыбнулся, и все стало хорошо. — Ты меня прости. Я выпил многовато, хоть и недостаточно, понимаешь? Попозже мы оба начнем нести чушь, и тогда уж будет неважно, что мы говорим. Ну-ка, дай бутылку.

Он отпил несколько больших глотков.

— Денежки, в них все дело.

— Ага.

Он протянул руку, и я ее пожал. Смычок два раза взвизгнул по струнам и заиграл джигу.

— Может, ты хочешь танцевать? — спросил я. — Так давай, я постою.

— Как вы справедливо заметили, я не такой уж любитель танцев.

— Ну, тогда давай сядем. Это твое чертово пойло ударило мне в ноги.

Мы сидели под деревом на траве, мокрой от ночной росы, и смотрели, как отплясывают мужчины и женщины. Из-под их топочущих ног, точно дым, поднимались клубы пыли.