Сара Груэн - Время перемен

Массивная дверь директорского кабинета открывается, и в приемную вылетает прыщавый паренек. Подзатыльник отца, идущего следом, придает ему ускорение. У мужчины трясется нижняя челюсть, а глаза горят гневом. Шествие завершает всхлипывающая в бумажный платок мать семейства.

На пороге кабинета появляется усталая женщина:

– Мистер Хамилтон и Эрик, – объявляет она, глядя на листок бумаги, что держит в руке.

Прыщавый худосочный подросток и его папаша исчезают в недрах кабинета, а в приемной повисает тяжелая тишина. Дети время от времени бросают украдкой взгляды на родителей, а те смущенно ерзают на стульях.

Через пятнадцать минут, показавшихся вечностью, дверь снова открывается. На сей раз первым выходит отец и торопливо покидает приемную. Сынок с нагловато-самодовольным видом следует за родителем. Проходя мимо Евы, парень подмигивает и усмехается краешком рта.

Я стремительно поворачиваю голову и чувствую, как хрустят шейные позвонки. Ева с таинственным видом улыбается в ответ и через окошко наблюдает за парнем, идущим по коридору.

Теперь мне все ясно.

– Миссис Циммер, Ева, – вызывает стоящая в дверном проеме женщина. Она поправляет прическу и, вздохнув, пропускает нас в кабинет.

По дороге домой мы с Евой не произносим ни слова. Да, собственно, о чем тут говорить? Я так убита и раздавлена горем, что вот-вот разрыдаюсь.

В определенном смысле Еве повезло. Дочь в компании с другими подростками курила марихуану в лесопарковой полосе за школой, а так как в ее шкафчике наркотиков не обнаружили, то и дело заводить не стали. Тем не менее из школы исключили. В подобных вопросах школа придерживается политики нетерпимости, и все мои страстные мольбы желаемого результата не дали. Что ж, политика нетерпимости, по-видимому, подразумевает именно такую реакцию. И вот с чем мы остались: за короткий период времени Еву исключают уже из второй школы.

Мы сворачиваем на подъездную дорогу, и я вижу припаркованную у конюшни машину Джоан. Остается только благодарить Господа, что по милости Евы мы не потеряли деньги за назначенные на вторую половину дня уроки.

Вижу, как приподнимается занавеска на кухне, а затем открывается дверь и на пороге появляется Мутти. Она отходит в сторону, давая нам с Евой пройти в дом. Дочь с пристыженным видом покорно плетется сзади, но, несмотря на пережитое унижение, видно, что она злится. Будто кто-то виноват в ее несчастьях.

– Ну как? Что теперь будет? – волнуется Мутти, торопливо закрывая дверь.

Я швыряю на стол сумочку, она скользит по гладкой поверхности и падает на пол. Ее содержимое разлетается по всей комнате. Застыв на месте, наблюдаю, как по линолеуму катится монетка. Беспомощно моргаю, но, в конце концов, беру себя в руки.

– Неси сюда ранец, – тихим голосом требую я.

– Что? – Ева не верит своим ушам и, выпучив глаза, пятится к двери.

– Дай мне ранец.

Пальцы дочери впиваются в розовый виниловый ремень. Я бросаюсь к Еве и срываю с плеча ранец.

– Мама, прекрати! Сейчас же отдай! – кричит Ева.

Я с трудом увертываюсь от цепких рук дочери, которая прыгает вокруг меня, стараясь завладеть своим имуществом.

Продолжая исполнять ритуальный танец дервиша, прижимаю ранец к груди и вожусь с «молниями», что расстегиваются в разные стороны.

– Мама, да отдай же ранец! – в отчаянии вопит Ева. – Ты не смеешь!

Наконец мне удается открыть застежки, ободрав при этом весь лак с ногтей. Переворачиваю ранец вверх дном: на пол с грохотом падают три учебника и папка, из которой разлетаются в стороны листки бумаги и красочное расписание уроков. Во время приземления страницы учебников мнутся, а из ранца вываливается щетка для волос, компакт-пудра, пластиковый контейнер с тампонами и в завершение всего завернутый в фольгу презерватив.

В комнате наступает мертвая тишина, и только слышно, как из крана капает в раковину вода.

Я выжидающе смотрю на Еву. Дочь тяжело дышит, а ее лицо заливает густая краска.

– Ненавижу тебя! – взвизгивает она и молнией вылетает из комнаты.

– Ева, немедленно вернись! – кричу я вслед, но слова застревают в горле. – Ева!

С громким топотом Ева несется по лестнице, а потом оглушительно хлопает дверь.

Мутти дрожит всем телом и как загипнотизированная смотрит на валяющийся на полу презерватив. Ее лицо покрыла мертвенная бледность, одной рукой она держится за горло, а второй хватается за сердце.

Мы с Мутти ползаем на четвереньках, собирая рассыпавшееся по полу имущество из Евиного ранца и моей сумочки. Вдруг с улицы доносится шуршание шин по гравию, и мы оторопело смотрим друг на друга.