Хуан Гойтисоло - Особые приметы

Но, углубляясь в сознание героя, Гойтисоло не отказывается от решения тех задач, которые ставила перед собой «объективная» литература, хотя решает их другими средствами. Принцип «свидетельства от первого лица» в «Особых приметах» продолжен и видоизменен. «Ты должен стать памятью того, что было, властная, непререкаемая, почти исступленная разгорается в тебе жажда свидетельствовать…» — бьется мысль в сознании Альваро. Одна она удерживает его на краю, когда, уставший ждать, потерявший надежды, прошедший искус самоубийства, едва не погибший от сердечного приступа, он возвращается на родину, чтобы в давно оставленном отцовском доме по старым семейным документам, письмам, фотографиям, газетным вырезкам, запечатлевшимся в памяти кадрам кинолент воскресить в себе прошлое. Очень показательно, что, восстанавливая год за годом свою родословную, свою биографию и историю своей страны за тридцать лет, Альваро постоянно оглядывается на документ, на вещественные доказательства, на показания очевидцев. «Особые приметы», как и книги «объективных» прозаиков, — роман-свидетельство, роман-репортаж, но свидетельствует здесь не скрупулезно воссозданная предметная действительность, а сознание героя (он сам — память), и репортаж ведется не из андалузской глубинки, а из глубин человеческого «я».

Гойтисоло сохраняет за собой право открытого публицистического осмысления духовной драмы Альваро, и в то же время авторское «я» по большей части остраняется в «я» героя. Более того, в «Особых приметах» происходит как бы двойное остранение: «я» самого Альваро, его сознание изображается также со стороны, воплощаясь в «ты», с которым герой обращается к самому себе. «Особые приметы» — растянувшийся на сотни страниц монолог Альваро Мендиолы, точнее, диалог героя с самим собой. Диалог этот перемежается традиционным авторским повествованием от третьего лица, сориентированным, однако, на мировидение того или иного персонажа, монологами других действующих лиц, их репликами, голосами «общественного мнения», искусно составленными Гойтисоло из газетных штампов франкистской прессы и символизирующими идеологию злобствующего и самодовольного обывателя — опоры фашистского режима. В стиле коллажа в «Особые приметы» вставлены документы — например, отрывки из протоколов полицейской слежки за противниками режима, включены новеллистические эпизоды, не имеющие к основной теме прямого отношения. И все это дано как содержание сознания героя, трансформированное в слова, слова, слова…

Но читателя менее всего должен вводить в заблуждение внешний диалогизм романа Гойтисоло, а также обилие других «голосов», включенных в повествование. Диалог Альваро с самим собой — это диалог, замкнутый на себя, разворачивающийся в границах одного сознания. Монологи других персонажей романа, их реплики врываются в мучительный диалог героя с самим собой, нигде по существу с ним не перекликаясь, не вступая друг с другом в какой-либо содержательный контакт. Записанные на магнитофонную ленту памяти Альваро, они «прокручиваются» в его сознании либо как предметные воплощения заведомо враждебных ему идей, либо как знаки изжитых им иллюзий. Герой в «Особых приметах», по сути дела, один — сам Альваро. Все же прочие персонажи возникают в его сознании то как карикатурные силуэты ненавистных ему буржуа, то как свидетели обвинения в суде Альваро над самим собой, люди, чьи речи герой-репортер сумел записать, но общение с которыми было «не больше как самообман». Приведенный в романе рассказ Антонио, истории которого после истории самого Альваро в романе уделено наибольшее внимание, в значительной степени сориентирован на процесс самопознания Альваро. Он важен и интересен как демонстрация того, что стало бы с самим Альваро, если бы он не уехал из Испании. В судьбах Альваро и Антонио много разного: один предпочел добровольное изгнание, другой — действие, участие в «игре»: пусть потеряна надежда на выигрыш, это единственный доступный Антонио способ сохранения собственного достоинства. Но оба они — заключенные. Для политического ссыльного Антонио тюрьмой стала земля его предков («Ты начинал чувствовать себя узником, навеки заключенным между этим небом и камнями, незваным гостем в этом пустынном и мертвом мире, который мог показаться карой господней, а на деле был создан трудом человеческих рук»), для Альваро (и этот случай не трагичнее ли?) — его собственное «я».