Пол Боулз - Пусть льет

Они пожали друг другу руки, и она поспешила через дорогу. Мгновение он смотрел, как она быстро идет меж рядом недостроенных зданий и линией небольших пересаженных пальм, которые никогда не вырастут большими. Затем вздохнул и свернул вниз по склону на бульвар; тот вел к «Отелю де ла Плая». На дождливых улицах практически никого не было, а лавки закрыты, поскольку еще не было четырех. Но по пути ему попался «Банко Сальвадор Хассан э Ихос». Он был открыт. Даер вошел. В вестибюле ему отдал честь бородатый марокканец, сидевший на кожаном пуфе. Учреждение было новым, сияло мрамором и хромом. А также — очень пустым и выглядело вполне неиспользуемым. За стойкой стоял один молодой человек, писал. Даер подошел к нему и протянул чек, говоря:

— Я хочу открыть счет.

Молодой человек бросил взгляд на чек и, не глядя на него самого, протянул авторучку.

— Подпишите, пожалуйста, — сказал он.

Даер заверил и сказал, что хотел бы снять сто долларов наличными.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал молодой человек. Он нажал на кнопку, и секунду спустя замигала огромная флуоресцентная люстра посередине потолка. На выписку всех необходимых бумаг ушло минут пять. Затем молодой человек подозвал его к стойке, вручил чековую книжку и пять тысяч двести песет и показал белую карточку, на которой значился его баланс. Даер прочел вслух, голос его отзывался эхом в большой голой комнате.

— Триста девяносто девять долларов и семьдесят пять центов. За что сняты двадцать пять центов?

— За чековую книжку, — невозмутимо ответил молодой человек, по-прежнему не глядя на него.

— Спасибо.

Даер подошел к двери и попросил марокканца вызвать ему такси. Сидя внутри, глядя, как мимо проплывают пустые мокрые улицы, он подумал, что ему немного лучше, но не был в этом уверен. По крайней мере, он не мокнет под дождем.

Добравшись до гостиницы, он попросил у стойки прислать ему в номер выпить, но ему сказали, что бармен приходит только в шесть вечера. Он поднялся в сырой номер и немного постоял у окна, щупая грязную штору, глядя на холодный пустынный пляж, такой мокрый, что в нем отражалось небо. Он вынул деньги и посмотрел на них; казалось, их много, и на пять тысяч двести песет точно можно было купить больше, чем на сто долларов. Все равно удовольствия, которого ему от них хотелось, они не принесли. Ощущение нереальности у него было слишком сильно, окружало со всех сторон. Острое, как зубная боль, ясное, как аммиачный запах, однако неощутимое, неопределимое, крупный мазок по линзе его сознания. И смазанные восприятия, получавшиеся от него, вызывали в нем головокружение. Он сел в кресло и закурил. От вкуса сигареты затошнило; он отбросил ее в угол и смотрел, как по стене от нее медленно ползет вверх дым, пока тот не добрался до подоконника, после чего его всосало сквозняком.

Он не думал, но на ум ему пришли слова; все они слеплялись в вопросы: «Что я здесь делаю? К чему двигаюсь? Что все это значит? Почему я это делаю? Что тут хорошего? Что произойдет?» Последний вопрос остановил его, и он не думая принялся закуривать другую сигарету, однако мгновение спустя отложил ее, незажженную, на подлокотник кресла. «Что произойдет?» Что-то, несомненно, должно произойти. Невозможно, чтобы все продолжалось как есть. Все это слишком маловероятно, его придавливает бессмысленным, неопределимым весом вещей во сне, в таком сне, где каждый простой предмет, каждое движение, даже свет в небе тяжелы от безмолвного значения. Должна быть передышка; внутрь должен попасть какой-то воздух. Но ничего не происходит, говорил он себе. Нужно заставить что-то происходить. Вот на чем он застрял. В нем нет того, что заставляет все происходить; никогда не было. Однако стоило дойти до этой точки, как он понял, что на миг, во всяком случае, это — дно; оттуда путь незаметно вел вверх. Там был крохотный отдаленный булавочный укол надежды. Ему придется пошарить, чтобы определить, откуда он. Торжествующе Даер выволок его и осмотрел: дело просто было в том, что у него — слепая, совершенно неразумная убежденность в том, что, когда настанет миг, если ничего не произойдет, какая-то часть его возьмется и заставит что-то произойти. Когда он о ней думал, она выглядела вполне бессмысленно; просто таяла, ослабевала, поэтому, чтобы ее спасти, он снова запрятал ее в темноту. Даер не мог в это поверить, но ему нравилось, что она там. Он встал и принялся беспокойно расхаживать по комнате. Наконец растянулся на кровати и, лежа неподвижно, попробовал спать. Через минуту выпутался из ботинок и брюк и натянул на себя покрывало. Но его мысли обращались к Хадиже, с этим ее совершенным личиком, с ее гибким телом, как у молодой кошки.