Пол Боулз - Пусть льет

Если б он почувствовал под пальцами волосатые суставы тарантула, он бы вряд ли отдернул руку резче или открыл глаза в темноте шире. «Я застиг его за этим», — подумал он с неким отчаянным удовлетворением, чувствуя, как все его тело напрягается, словно бы само по себе готовится к борьбе, о которой он еще не успел подумать. Затем он поразмыслил над тем, как ощущалась рука. Тами перевернулся во сне, и его рука туда упала, вот и все. Но Даер не был уверен. Далеко пришлось бы ему перекатываться, да и немного слишком случайным казалось, что портфель окажется ровно под тем местом, куда упадет его рука. Вопрос теперь был в том, делать с этим что-то или нет. Даер немного полежал в темноте без движения, сознавая в комнате сильный запах плесневелой соломы, и решил, что, если не проявит инициативу и не изменит ситуацию, сна ему больше не будет; он должен убрать портфель из-под руки Тами. Он кашлянул, притворился, что немного шмыгает носом, мгновение поелозил, будто ищет платок, вытянул руку и потянул портфель за ручку. Частично сев, чиркнул спичкой, чтобы набрать код, и, пока пламя не погасло, глянул на середину комнаты. Тами лежал на своей циновке, но в какой-то момент он ее отодвинул подальше от стены; его рука по-прежнему была повернута ладонью вверх, пальцы согнуты в трогательной беспомощности сна. Даер задул спичку, взял из портфеля платок и энергично высморкался. Затем пошарил в портфеле; купюры были на месте. Одну за другой он стал вынимать пачки и запихивать их себе под нательную рубаху. Без пальто Даер мог бы смотреться пухлее на талии, но сомневался, что Тами окажется настолько наблюдателен. Откинулся на спину и прислушался к капризам ветра, игравшего с дверью, ненавидя каждый звук не столько из-за того, что тот не давал ему спать, сколько потому, что у него в уме незапертая дверь была равносильна открытой двери. Небольшая деревяшка, молоток и один гвоздь могли бы все решить: барьер между ним и миром снаружи стал бы гораздо реальнее. Спал он плохо.

Когда забрезжил первый свет, Тами поднялся и развел из угольев огонь в жаровне.

— Я иду в дом жениной родни, — сказал он, пока Даер взирал на него, моргая, со своей циновки.

Был чай и осталось немного хлеба, но это все, что было. Пока он пил горячий зеленый чай, который Тами принес ему на циновку, он заметил, что второй придвинул свою циновку обратно к стене, где та была в начале ночи. «Ну и вот, — подумал он. — Никаких объяснений. Ничего».

— Вернусь позже, — сказал Тами, собирая одеяло с ног Даера. — Это мне надо забрать, чтоб все носить. Вы оставайтесь в доме. Не выходите. Не забудьте.

— Да-да, — ответил Даер, досадуя, что остается один, что плохо спал, что у него забирают одеяло на случай, если ему теперь захочется спать, а больше всего — на ситуацию полнейшей зависимости от Тами, в которой он в данный момент оказался.

Когда Тами вышел, чувство одиночества, сменившее его присутствие в доме, вопреки его ожиданиям, оказалось вполне приятным. Первым делом Даер встал и осмотрел дверь. Как он и думал, делу поможет маленькая щепка, прибитая к косяку. Когда дверь закрыта, просто сдвигаешь деревяшку вниз, как щеколду. Затем он отправился в исследовательскую экспедицию по домику, искать молоток и гвоздь. Местность быстро истощилась, потому что здесь было пусто. Не было ничего, даже традиционного огарка, пустой жестянки из-под сардин или древних газет, в Америке оставляемых бродягами в заброшенных домах. Здесь все приходится покупать, напомнил он себе; ничего не выбрасывается, а это означает, что ничего и не оставляют валяться. Старая жестяная банка, разбитая чашка, пустой пузырек из-под пилюль — все это выставляется на продажу. Он вспомнил, как шел через Джотею в Танжере и видел тысячи выставленных вещей, безнадежно бесполезных предметов, но людям, должно быть, удавалось отыскивать им применение. Единственное его интересное открытие было сделано в углу между циновкой Тами и дверью, ведущей в патио, где за кучей соломенных циновок, частично съеденных сухой гнилью, он обнаружил небольшой очаг, пережиток тех дней, когда дом служил кому-то жилищем. «Будь мы прокляты, если вечером не разожжем огонь», — подумал он. Он вернулся ко входной двери, открыл ее и встал, купаясь в свежем воздухе и ощущении свободы, лежавшем в обширном пространстве перед ним. Затем осознал, что небо ясно и сине. Солнце встало из-за гор еще недостаточно высоко, чтобы коснуться долины, но день танцевал от света. Тут же необычайное счастье завладело Даером. Будто какая-то часть его уже заподозрила прибытие мысли, которая со временем должна прийти ему в голову и которая была в том, чтобы сделать день таким долгим, чтобы весь его прожить, он сказал себе: