Жорж Перек - W или воспоминание детства

Около шести двадцати — я уже отложил газету и давно допил пиво — я решил уйти. Возможно, у администратора гостиницы лежало адресованное мне послание Отто Апфельшталя; возможно, он ждал меня в одном из залов для отдыха, или в холле, или в своём номере, возможно, он извинялся и предлагал перенести нашу беседу? Внезапно всё в холле пришло в какое-то суетливое движение: группа из пяти-шести человек ворвалась в бар и шумно уселась за стол. Почти в ту же секунду из-за стойки вынырнули два молодых бармена. Увидев их, я невольно отметил, что им вместе было не больше, чем их коллеге, который обслуживал меня.

Я позвал одного из барменов, чтобы оплатить счёт, — он, казалось, был слишком занят заказом вновь прибывших клиентов и не обратил внимания на меня — и именно в тот момент появился Отто Апфельшталь: человек, который, не успев войти в общественное место, останавливается, озирается с пристальным интересом, с выражением любопытства и ожидания и двигается с места, едва его взгляд встречается с вашим, не может быть никем иным, как ожидаемым вами собеседником.

Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, очень худой, с каким-то приплюснутым лицом и очень короткими, уже седеющими волосами, подстриженными ёжиком. На нём был тёмно-серый двубортный пиджак. Если верно, что человек несёт на лице печать своей профессии, он больше напоминал не врача, а скорее уполномоченного какого-нибудь банка или адвоката.

Он подошёл почти вплотную ко мне.

— Вы — Гаспар Винклер? — спросил он, но фраза его, в сущности, была не вопросительной, а скорее утвердительной.

— Э-э… да… — неудачно ответил я, приподнимаясь, но он жестом удержал меня.

— Нет, нет, не вставайте. Присядем; удобнее будет беседовать.

Он сел. Взглянул на пустой бокал.

— Я вижу, вы любите пиво.

— Бывает, — сказал я, не зная, что и ответить.

— Я предпочитаю чай.

Он чуть повернулся к стойке и приподнял два пальца. Тут же подскочил бармен.

— Мне чашку чая. Желаете ещё кружку пива? — спросил он у меня.

Я кивнул.

— И кружку пива для господина.

Я чувствовал себя всё более и более неловко. Что я должен был делать: спросить, зовут ли его Отто Апфельшталь? Спросить напрямик, в упор, что ему от меня нужно? Я достал пачку сигарет и предложил ему закурить, но он отказался.

— Я курю только сигары, да и те после ужина.

— Вы — врач?

Мой вопрос — вопреки моим наивным предположениям, — похоже, его не удивил. Он чуть улыбнулся.

— Неужели то, что я курю сигары после ужина, заставило вас подумать, что я врач?

— Это один из вопросов, которые я задаю себе о вас с того момента, как получил ваше письмо.

— И много у вас ещё вопросов?

— Есть ещё несколько.

— Какие?

— Ну, например, чего вы от меня хотите?

— Это действительно вопрос, который напрашивается в первую очередь. Желаете, чтобы я ответил на него прямо сейчас?

— Я был бы вам очень признателен.

— Я мог бы предварительно задать один вопрос вам?

— Пожалуйста.

— Вы когда-нибудь задумывались о том, что случилось с тем человеком, который подарил вам своё имя?

— Простите? — переспросил я, не понимая.

Я родился в субботу 7 марта 1936 года, около девяти часов вечера, в родильном доме, расположенном под номером 19, на улице де л’Атлас, в девятнадцатом округе города Парижа. Я думаю, меня зарегистрировал в мэрии мой отец. Он дал мне простое имя — Жорж — и заявил, что записывает меня французом 1. И он сам и моя мать были поляками. Моему отцу не было ещё двадцати семи, моей матери — двадцати трёх. Они были женаты уже полтора года. Не считая того, что жили они в двух шагах друг от друга, я ничего больше не знаю об обстоятельствах их знакомства. Я был их первым ребёнком. В 1938 или 1939 родился второй — девочка, которую они назвали Ирэн, но она прожила лишь несколько дней 2.

Долгое время я считал, что Гитлер вошёл в Польшу 7 марта 1936 года. Я ошибался датой или страной, но, в сущности, это не имело большого значения. Гитлер был уже у власти, и лагеря функционировали очень хорошо. Гитлер вошёл не в Варшаву, но мог войти в неё, как мог войти в Данцигский коридор, или в Австрию, или в Саарскую область, или в Чехословакию. Наверняка было лишь то, что уже началась история, которая для меня и всех моих близких вскоре должна была стать жизненной, то есть, чаще всего, смертельной 3.