Том Вулф - Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

— Я малость раздражаюсь, когда люди говорят, что это плохая музыка, — говорит Спектор мужчине с коричневой шляпой на колене. — В этой музыке присутствует спонтанность, которой не существует ни в какой другой разновидности музыки. А здесь она есть, прямо сейчас. Просто нечестно классифицировать ее как рок-н-ролл и осуждать. Да, там имеются ограниченные смены аккордов, и люди вечно твердят, что слова там жутко банальные. Еще они интересуются, почему никто сейчас не пишет таких текстов, какие писал Коул Портер. Но ведь у нас больше нет и таких президентов, как Линкольн. Понимаете? На самом деле эта музыка больше похожа на блюз. Это поп-блюз. Я чувствую, что она очень американская. Еще она очень сегодняшняя, современная. Именно на такую музыку люди сегодня откликаются. И не только подростки. Я знаю, что, например, таксисты, да и вообще все остальные, ее слушают.

А Сасскинд сидит на своем шоу, вслух зачитывая текст одной из песен Спектора. Песня взята из «Первых Шестидесяти» или еще откуда-то, называется «Славный-славный мальчик», и Сасскинд зачитывает ее текст, желая продемонстрировать, насколько банален рок-н-ролл. В песне все время повторяется фраза «Он славный-славный мальчик». Тогда Спектор принимается барабанить ладонью по большому кофейному столу в такт с голосом Сасскинда и говорит:

— Только ритма не хватает. — Шлеп-шлеп-шлеп.

Всем становится как-то не по себе, пока Сасскинд читает этот предельно простой текст, а Спектор шлепает ладонью по кофейному столику. Наконец Фил посылает все это к черту, становясь более классным… более крутым… чем Сасскинд или Уильям Б. Уильямс, и принимается нешуточно их терзать. Он начинает спрашивать Уильямса, сколько раз тот крутил на своем шоу музыку Верди, Монтеверди, Алессандро Скарлатти, его сына Доменико Скарлатти и других классиков.

— А ведь это хорошая музыка, так почему же вы ее не играете? Вот вы все время говорите, что крутите только хорошую музыку, но я никогда не слышал, чтобы вы крутили Верди или Монтеверди.

Уильямс просто не знает, что ответить. Спектор говорит Сасскинду, что он пришел на это шоу вовсе не за тем, чтобы кто-то долдонил ему, будто он разлагает американскую молодежь. В таком случае он лучше остался бы дома и спокойно делал деньги. Сасскинд спешно начинает выкручиваться: мол, ну ладно, ладно, все хорошо, Фил. Все вокруг недовольны.

Делать деньги. Да! Это Фил умеет. В возрасте семнадцати лет Спектор написал рок-н-ролльную песню под названием «Знать его — значит его любить». Название он взял с надгробия своего отца. Только эти слова его матушка и велела выгравировать на могиле супруга на кладбище Бет Дэвид в Элмонте, что на острове Лонг-Айленд. Спектор не слишком много сообщает о своем отце — только то, что он был «обычным человеком из нижнего среднего класса». Спектор написал эту песню и спел ее, аккомпанируя себе на гитаре. А затем записал ее вместе с группой под названием «Тедди Беарс». На этой записи он заколотил двадцать тысяч долларов, но затем кто-то свалил с его денежками, прихватив семнадцать тысяч из этих двадцати, и… впрочем, нет смысла особо об этом распространяться. Затем Спектор отправился в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, но не смог позволить себе учебу и стал в суде протоколистом — одним из тех людей, которые сидят за стенографической машинкой, записывая показания. Затем он решил отправиться в Нью-Йорк и попробовать получить работу переводчика в ООН, поскольку в свое время матушка Спектора научила его французскому. Но, едва лишь прибыв в Нью-Йорк, вечером, накануне собеседования, Спектор скорешился с какими-то музыкантами и так на то собеседование и не попал. В тот год он написал еще один хит — «Испанский Гарлем». «Цвела одна роза в Испанском Гк-а-а-а-а-ар-леме». А затем — всего-навсего в девятнадцать лет — Спектор стал главой «Эй-энд-Ар», репертуарной группы на студии звукозаписи «Атлантик Рекордз». К 1961 году он уже сделался самостоятельным продюсером, продюсируя пластинки для различных компаний, работая с Конни Петерсон, Элвисом Пресли, Реем Петерсоном, «Пэрис Систерз». Все это время Спектор то и дело писал песни и проходил все фазы производства записи: раздобывал артистов, руководил сессиями звукозаписи и все такое прочее. Спектор мог работать с теми волосатыми неоперившимися пацанами, которые делали эти записи, потому что в определенном смысле он и сам еще был пацаном. Один бог знает, что воротилы музыкального бизнеса думали о Филе Спекторе — он уже носил примерно такую прическу, как Сальвадор Дали в этом же возрасте. И еще он странным образом оказывался одним из них — одним из них, аборигенов, пацанов, которые пели эту… музыку и откликались на нее. Фил Спектор мог попасть в одну из тех студий с цаплями микрофонов как представитель взрослого мира, который извлекает деньги из записей, а затем составить единое целое с ее обитателями. Пацаны его понимали.