Роберт Ирвин - Ложа чернокнижников

Нижняя часть таймера для варки яиц вдруг превратилась в женский зад. Из приоткрытой консервной банки, словно пузыри, вылезали глазные яблоки. Какие-то крохотные существа водили хоровод вокруг какой-то хрени — наполовину яичной скорлупы, наполовину кофемолки. Кусок сырой печенки на буфете пердел зловонными серными газами. У кухонного ножа выросли уши, и он на них, как на колесах, разъезжал по полу в поисках очередной грешной души, чтобы ее зарезать. Вопящие грешники пребывали в состоянии свободного падения вперемешку с раскаленным пеплом и нескончаемым потоком огнедышащей лавы. Почему все средневековые художники так похоже изображают Ад? Почему на стольких картинах представлены толпы истязаемых нагих мужчин и женщин, жуткие монстры, кроваво-красные небеса и демоны-надсмотрщики с вилами? Они рисуют Ад таким потому, что именно так Ад и выглядит.

Обитателей Ада с каждым часом становится все больше, и место это — одна сплошная огромная стройплощадка — леса, приставные лестницы, временные палаточные города и недостроенные земляные валы куда ни кинь взор. Вокруг с ведрами дегтя и носилками кирпичей снуют злобного вида существа, но, несмотря на всю их деятельность, все выглядит незаконченным. Первый человек, которого мы встретили в Аду, сидел в лохани с экскрементами. Джонни Кидд представил меня Роберту Джонсону — корифею блюза. Неужели человек, играющий блюз, заслужил такое наказание? Видя, что я сочувствую страданиям музыканта, Джонни объяснил, что Джонсону нельзя помочь, так как он продал свою душу богу вуду Легбе. Потом я увидел Джулиана в кругу самоубийц, он выползал из канализационной трубы. Увидев меня, Джулиан взвизгнул и закрыл глаза рукой. Потом он упал на четвереньки и во всю мочь припустил от нас. Джулиан был голый, и у него на спине сидело маленькое чудовище и пыталось вскрыть его зад консервным ножом. Нагие тела истязаемых — мягкие, как губка, и беззащитные. Их насаживают на вертела, поджаривают, с них сдирают кожу, их пилят и грызут.

Неожиданно в голову мне пришла мысль, от которой мне стало не по себе.

— Моя мама здесь?

Но Джонни ободряюще улыбнулся:

— На последней стадии своей болезни твоя мать стала посещать службы в баптистской церкви, и на последнем году своей жизни она крестилась, поэтому, хотя раскаяние пришло к ней поздно, по милости Того, Чье имя мы здесь не произносим, она теперь в другом, лучшем месте.

Джонни показал мне джазового музыканта, Ричи Валенса, и маркиза де Сада, но когда я спросил его про Алистера Кроули — могу ли я с ним встретиться, мой проводник странно посмотрел на меня и покачал головой. Он прошел еще немного вперед и поманил меня за собой. В общем, я подумал, что сейчас встречусь с Кроули, и стал спускаться за ним на самое дно ямы. В центре ямы был небольшой холм, усеянный черепами, на вершине холма высился крест, а на кресте висело обнаженное распятое тело. Я поднял голову и посмотрел на него, но это был не Алистер Кроули, а Мод.

Вообще-то, если я возьму себя в руки и сосредоточусь, то увижу Мод, сидящую со мной рядом на кухне. Она держит меня за руку и переживает, так как у нее сложилось впечатление, будто у меня плохой полет. Но когда я позволяю своему взгляду рассеяться, то из банок и пакетов тут же начинает лезть всякая чертовщина, гниющие овощи превращаются в души мучеников, и я снова оказываюсь у подножия пародии на Голгофу.

— Что ты делаешь на кресте? — поинтересовался я.

— Практикуюсь.

Это занятие показалось мне причудой и святотатством одновременно, и одна очень странная мысль пронеслась у меня в голове.

— Ты — Дьявол, да?

— Я могу быть всем, чем ты только пожелаешь, дорогой, но думаю, ты предпочитаешь меня в виде прекрасной женщины.

Где-то на заднем плане Расс Конуэй исполнял «Лунную сонату».

Я повернулся к Джонни Кидду, который стоял рядом со мной, мрачно и задумчиво склонив голову.

— Я не могу рассчитывать на милосердие и любовь Бога? — задал я прямой вопрос.

— Бог не может любить тебя так, как я, — обратилась ко мне Мод со своего места пытки.

И тогда я произнес:

— Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал как человек без силы, между мертвыми брошенный. Положили меня в ров преисподний, во мрак, в бездну.

Не успел я произнести эти слова, как увидел, что мои галлюцинации блекнут. Правда, они поблекли не сразу. Я увидел, как Клара Петаччи кормит грудью поросенка, а неподалеку на алтаре лежал король Фарух, а в его анус забивали кол. Я видел Рут Эллис, бегущую по берегу огненного озера. Деревья самоубийц сочились ядом. Лопались раздувшиеся утробы. Дорогу передо мной заблевали симпатичные молоденькие девчонки в мини-юбках. Тем не менее вся эта картина Ада становилась бесцветной и неубедительной. Я был хозяином этого места. Это была моя кухня. Мне место в Аду. И все отчетливее я видел Мод, которая с тревогой держала меня за руку, и Салли, которая суетилась, чтобы приготовить мне чашку чая с огромным количеством сахара. Я снова погрузился в сумеречное состояние своего Чистилища, где мне надо было просто сидеть и ждать, пока адские видения не растают окончательно.