Арнольд Цвейг - Спор об унтере Грише

В умиротворенном настроении, без мундира, сидя на самой верхушке дерева, стройный гладкий ствол которого он небрежно обхватил одной рукой, Гриша думал об этом Бьюшеве, который уже после своей смерти дружески помог ему, освободив его от страха. У него были такие же белокурые усы, как у Гриши, он так же был мужем Бабки, как и Гриша теперь, он был таким же честным русским солдатом.

Гриша думал о тех местах, где Бьюшев родился, о том, что, наверно, там, у Антокольского леса, возле Вильно, он еще мальчиком играл под такими деревьями и гонялся за белками; а теперь он будет в некотором роде его ангелом-хранителем, если дела пойдут неладно. С какой радостью встретил бы Бьюшев весну, если бы пуля не засела у него в спине. Душа-то уж, наверно, была у него, где она бродит теперь? Кто знает? Может быть, она зла за то, что ее прежнее плотское имя оказывает помощь кому-то другому.

Деревья покрываются свежей листвой. Все прет из земли. И если у ели каждый год является новая поросль, то у человека каждую весну пробуждается вновь охота и любовь к жизни. Подобно ели, он множится лишь благодаря семени, которое источает. Слегка вздохнув, Гриша понял, что сердце вновь зовет его в Вологду, к ребенку, которого он еще не видел.

На маленькой плоскодонке, похожей скорее на поставленный на ребро ящик. Бабка и Федор Дукайтис вернулись из своей двухдневной поездки. Пять деревень, словно желуди, нанизанные на нитку, были расположены у лесного ручья, вдоль опушки лесной чащи, где к ней примыкала с севера узкая, как язык, полоса старых вырубок. Они принадлежали графам Муравьевым, как и весь здешний лес, охватывавший пространство почти в небольшую губернию и пожалованный графам Муравьевым царем из украденных у народа так называемых удельных земель.

Но теперь все крестьяне платили налоги немцам; налоги, законные и незаконные, поборы и взыскания. Крестьянам, разумеется, в голову не приходило предавать людей в лесу. Наоборот, они покупали у них дрова или помогали им за плату сплавлять лес, те ценные деревья, право на порубку которых немцы, разумеется, признавали только за собой.

Да и зачем, в сущности, шинкарю-арендатору реб Айзику Менахему или старшине Павлу Гуркевичу ломать себе голову над тем, кто эта женщина в мужских сапогах с седыми волосами или этот бородатый литовский мужик, которые вот уже с год ведут с ними разные дела? Разве немцы и без того не суют свой нос в тысячи вещей, которые их не касаются? Зачем еще добровольно обращать их внимание на тысячу первое дело?

Вскочив, мужчины забросали прибывших вопросами, теснясь и толкаясь у нагруженной лодки. Бабка привезла муку, пшено, чай, пять четвертей водки, тщательно завернутых в сено. Каждому был табак, а Федюшке письмо от отца — ясное дело, оно пришло не по почте.

— Через шесть-семь дней плот должен быть готов к сплаву, — сказала она, сопровождая свои слова взглядом, который, минуя Гришу, задержался на верхушке ели, где он еще недавно сидел. — Всем надо помнить, что до седых волос тут им дожить не придется… Как только подсохнет, немцы, уж наверно, уважая лесных братьев, устроят на них облаву. В деревнях уже есть приказ готовить постой на два эскадрона.

Пока они еще боятся нас, мужички-то. И задешево продают все, что нам нужно. Но вот как станут немецкие кони к ним в стойла, тогда у них вряд ли будет охота родниться с нами. — Бабка засмеялась, глядя на своих товарищей, которые озабоченно грызли ногти, почесывали бороды, дымили трубками. Два эскадрона? А если они еще проберутся и с другой стороны, от Хольно, или же поставят патрули на северо-западной линии, как они это уж пробовали сделать однажды? Самолетов они, правда, тогда не выслали — не так уж густо было у них с самолетами. Но с помощью собак и кавалеристов, с продуманным планом им, может быть, удастся добиться своего.

Коля похлопал по плечу немца Петера и усмехнулся, когда тот злобно и растерянно уставился прямо перед собою.

— Будто уж она не обмозговала, как нам улизнуть от того, чтобы не хлебать снова немецкую похлебку! — засмеялся Коля. — Посмотри только на нее, на эту ведьму.

Бабка швырнула в него еловой шишкой и только заметила, что есть же такие люди, которые не умеют держать язык за зубами. Прежде всего ей надо согреть брюхо чем-нибудь горячим, а затем пусть скажут свое слово мужчины, может быть и они что-нибудь надумали. И она прошла в кухню, дверь и окно которой стояли настежь открытыми: ей дали подогретую еду, которую оставили для нее. Довольно вкусный суп, состав которого трудно было определить, один из тех супов, которыми кормили солдат во всех армиях. Она хлебала суп ложкой, которую, как солдат, вытащила из-за голенища сапога, и поглядывала, сдвинув брови, на освещенную солнцем опушку, — там Гриша беспечно покуривал, отделившись от группы товарищей.