Арнольд Цвейг - Спор об унтере Грише

— А На второй? — нудно допытывался Понт.

Винфрид с мальчишеским задором возразил: к чему же, в таком случае, хранится у него под замком служебная печать дивизии и знаменитая зеленая штемпельная подушка? Достаточно ли для него, Понта, этих символов власти, чтобы он мог нормальным порядком, при распределении работ, откомандировать русского?

Понт довольно долго раздумывал. Собственно говоря, он, Понт, ничем не рискует. В отношении себя лично у него нет никаких возражений, но господину обер-лейтенанту он все же не советовал бы ввязываться в это дело. Шиффенцан, несомненно, будет искать козла отпущения, и у него достаточно силы для того, чтобы погубить этого козла, то есть отправить его на фронт.

Винфрид засмеялся. Тот, у кого рыльце в пушку, не станет тянуть другого в военный суд. Ведь Шиффенцану прекрасно известно, что он действует противозаконно. Кроме того, он, Винфрид, предпринимая что-нибудь, не нуждается в дюжине гарантий. Печать у него есть, право подписи есть. Пусть Понт ему скажет: куда сунуть этого человека и — кто поможет его увезти?

— В тюрьму я пройду сам, — сказал Винфрид. — Для этого мне не нужно никаких бумажек. Я возьму с собою писаря Бертина. Он согласен. Но кто-то должен сидеть за рулем машины, а чем меньше посвященных в это дело, тем лучше. Хотите вы ехать с нами? Конечно, вы ввязываетесь в чертовски путаное дело, дорогой Понт, но ведь вы уже идете на это, откомандировывая русского в другую часть. Вы, во всяком случае, уже сообщник; поэтому, я полагаю, что вам больше к лицу, чем нашим шоферам, быть и соучастником. Я бы, конечно, покрыл и шоферов, но их, как простых рядовых, могут в один прекрасный день все-таки исподтишка прихлопнуть.

В Понте заговорила кровь рейнских контрабандистов и искателей приключений.

— Хорошо, господин лейтенант, если уж на то пошло, то и я не прочь позабавиться.

— Итак, вы едете?

Понт кивнул.

— Куда же мы денем парня?

— Очень просто. Вы знаете гряду холмов, к востоку от Мервинска? На одном из отрогов, на правом склоне, есть полевое укрепление, прозванное солдатами «мозолью Лихова». Там расположены хорошо цементированные траншеи, а в них — дорожностроительный отряд. Дорога туда мне знакома, она очень удобна. Разве только спуск несколько скользкий.

— «Мозоль Лихова», — засмеялся Винфрид. — Превосходно! В плане это место обозначено «П. П. 5» [11] «П. П. 5» — полевые позиции 5. — это название далеко не так выразительно! Итак, завтра утром, в восемь, когда начнутся работы, сообщите на полевую позицию, что к ним командируется чернорабочий — русский военнопленный. Я подпишу и скреплю удостоверение печатью, в пять или шесть мы заберем русского. Часовой у ворот, надеюсь, просто станет во фронт перед моими погонами. Я не пожалею, конечно, из наших запасов шинели и шапки для русского. Распорядитесь, чтобы к вечеру вещи были в машине.

Он улыбнулся, радуясь предстоящему приключению, точно мальчик, играющий в «погоню за разбойниками». В двадцать два года это простительно.

— Знаете что? Пишите сейчас же бумажку. Вот моя машинка.

Понт повернул выключатель лампы, затененной зеленым абажуром, вставил бумагу в машинку и отстукал: «Удостоверение».

Темная в этот мглистый ноябрьский день комната уже сейчас нуждалась в искусственном освещении.

Он начал писать текст: «Вступает в силу со второго ноября с. г. Прикомандировывается временно к рабочей команде полевой позиции 5». Когда он дошел до слова «временно», лампочка вдруг погасла.

— Перегорела, — сказал он и, выйдя в соседнюю комнату, достал из ящика другую электрическую лампочку. Ввинтил ее — тока не было.

— Что за черт! — сказал он.

Он повернул общий выключатель, который зажигал все лампочки в канцелярии. Света не было. Адъютант обменялся с ним взглядом.

— Короткое замыкание, что ли? Вот было бы великолепно! — обрадовался Винфрид. — Надо сейчас же взять несколько пачек свечей в маркитантской лавке. Если и в тюрьме нет света, то боги, значит, явно на стороне справедливости.

Он взял трубку телефона, чтобы позвонить в канцелярию. Но что за штука? И телефон не действовал.

От радости он потрясал руками в воздухе, как победитель, с торжеством подымающий венок.

Если железные провода, и без того туго натянутые от тяжести снега, внезапно подвергаются охлаждению при четырехградусном морозе, они резко сжимаются и рвутся в наиболее слабой точке.

Эта слабая точка пришлась на электрический провод, протянутый через поле к большому городскому лазарету, в том месте, где подъездные пути ответвлялись от большой дороги и где между двух столбов висел большой дуговой фонарь. В это время никто там не проходил. Разрезав воздух, заряженный током электрический кабель налетел на телефонные провода — зашипело резкое голубое пламя, на досках электрической станции затрещали, выпустив снопы искр, предохранительные пробки. Сбежались техники — унтер-офицеры. Динамомашина стала.