Иван Шевцов - Голубой бриллиант

Лукич любит забавлять меня анекдотами. Ими он переполнен, как и стихами. Но стихам в его исполнении я отдаю предпочтение. В них много любви. А я влюблена безнадежно и, кажется, на всю жизнь. И если случится так, – а пути Господни неисповедимы, – что найдется человек, который станет для меня мужем и отцом, я все равно буду любить Лукича и буду встречаться с ним тайно или явно, чего б мне это не стоило. Его мягкая горячая рука бережно и нежно легла мне на грудь и ласковой теплой волной растеклась по всему телу. И я прошептала: «Любимый, родной».

Отцвела сирень в моем саду, буйствует белая кипень жасмина, источая сладковатый, нежный аромат. Я люблю сирень, у меня она трех сортов. Мне больше нравится белая и темно-фиолетовая махровая. И все же я отдаю предпочтение белой. Сегодня долго не мог уснуть, до трех часов думал о Ларисе, о ее и нашей судьбе. Что делать? Освободить ее от себя насильно? Я говорил ей об этом. Она ни в какую. Опять назвала меня мужем. Она согласна на гражданский брак, коль скоро я не могу отыскать в Израиле следов Эры и расторгнуть наш брак. Ларису я прописал в своей московской квартире. Пусть переезжает в Москву и живет. Пытаемся найти ей здесь работу. Пока что есть лишь перспектива преподавателем истории в старших классах. Ее это не устраивает: и престиж и зарплата. Последнее не так важно: моя пенсия и хоть небольшие, но дополнительные заработки. Как-нибудь проживем. Но я-то знаю: такая женщина не может «как-нибудь». Тем более со стариком. Она достойна лучшего, чем я могу ей предложить. Пусть решает сама. Я готов на все, я соглашусь с любым ее решением, с любым поступком. Она мое божество. Нет, я не раб ее, я рыцарь! Сегодня она приснилась мне, и я сразу решил позвонить в Тверь. К несчастью, мой дачный телефон почему-то отключился. Надо пойти на почту и позвонить в бюро ремонта или ехать в Москву и вечером звонить в Тверь.

Но вот появился почтальон. Мне письмо. Конечно же от нее. Как я обрадовался. Сел на скамеечку под кустом жасмина, распечатал конверт, и перед глазами замелькали такие знакомые, желанные строки:

«Егор, дорогой мой!

Ну что ты расстраиваешься?! И почему, не возьму в толк, ты иногда не понимаешь меня? При такой чуткости и любви. Ты же артист – должен понимать больше других, видеть дальше других, думать глубже и вернее прочих… Сейчас идут экзамены, много приходится работать. А тут еще весна – моя соперница, вернее, начало лета. Атакуют вопросы: где и с кем провести лето. Хочется к морю и непременно с тобой. Помню, ты говорил о Крыме, об Алуште. Я никогда там не была. Непосредственность, беспомощность и обреченность сейчас особенно на меня сильно влияют. Опускаются руки, ничего не хочется делать, потому что надежды нет. В Твери меня ожидает только пустота на многие годы. С этим жить нельзя. И перспектива на Москву весьма зыбкая. К этому добавилась еще и такая любовь. Очень хочу к тебе, мой милый и родной. Ты же знаешь: возле тебя я спокойна и весела. Разве не так? И все уже связано очень крепко – никуда не денешься. И Москва мне нужна с тобой… Не казни меня, я много думаю о тебе, как и ты обо мне. Наши биотоки сталкиваются и не дают нам спать по ночам. Удивительное дело! Как только мне нужно рано вставать, так именно в эту ночь ты не даешь мне выспаться: биотоки заставляют ворочаться. До глубокой ночи. Остается 2–3 часа, я засыпаю. И знаю, что это твоя работа. Встаю в шесть утра и тащусь разбитая читать лекции. Хочется быть привлекательной и молодой. А время между тем, безжалостно к женщинам, гораздо суровее, чем мужчин наказывает. Значит еще один комплекс – страх перед морщинами. И опять растерянность и беспомощность. Прости, милый мой и родной… Крепко обнимаю тебя, целую. Будь здоров! Надеюсь в одну из ближайших суббот или воскресенье прилететь к тебе. Твоя Чайка».

Да, моя Чайка, заря моя вечерняя, любовь неугасимая. А ведь сегодня пятница. Завтра она может прилететь. Надо немедленно ехать в Москву. Я закрыл дачу и выйдя за калитку встретил Ююкина. Он шел ко мне. Спросил:

– Вы далеко собрались?

– В Москву.

– Лукич, мне надо заканчивать «Майское утро».

– Заканчивай. Сирень мою ты для своего «Утро» уже написал.

– С сиренью порядок. Нет главного – человека, который должен сидеть под утренним солнцем.

– Короче, тебе нужна Лариса?

– Естественно. Хотя бы на один сеанс. Когда она может появиться здесь, на даче?

– Трудно сказать. Сам жду, потому и еду в Москву.