Наталия Гуревич - Осенний Донжуан

Полина с Аленой синхронно усмехнулись.

За час до назначенного времени Чуча обзвонила приглашенных и самым деловым тоном дала указание прибыть точно к сроку, но по одиночке не входить, а обязательно собраться всем вместе и тогда уже идти в квартиру, дверь которой не будет заперта. Потом, инструктировала Чуча, гостьям надлежит распределиться в комнате по подписанным местам и ожидать хозяйку.

Инструкции были соблюдены. Но объяснить то, что гостьи собрались в доме Чучи, можно разве капризом судьбы. Зачем-то судьбе было угодно, чтобы этот девичник состоялся.

Галя, например, изначально вообще никуда ехать не собиралась. Получив в субботу приглашение, она хотела честно в своем намерении признаться и уже начала отказную фразу, но Чуча с напором горной стремнины перебила ее и рассказала, как важна предстоящая вечеринка - главным образом, для самой же Гали. «Ну и черт с тобой, - подумала Галя. - Просто по-тихому не поеду, да и все». За час до запланированного начала Галя в байковом халате и с подвязанными платком волосами сидела на диване, склонялась над кучкой белого атласа, который лежал у нее на коленях, и проворно работала иглой.

Из спальни вышел заспанный Левушка. Он вернулся от Варяга ранним утром, не шибко пьяный, но шибко желающий спать. Галя еще вечером решила вести себя, как ни в чем ни бывало, поэтому терпеливо и без единого неласкового слова уложила Левушку в постель. И теперь она подняла нарочито спокойное лицо навстречу мужу, спросила буднично:

- Выспался?

Левушка буркнул что-то и ушел в ванную.

Когда он вернулся (вскоре), Галя сидела в прежней позе с поднятым лицом.

- Хочешь чаю? - спросила она.

Левушка промычал нечто отрицательное. Он прошелся до окна. Постояв там, повернул к серванту, оттуда направился к коридору, но до коридора не дошел, остановился на полпути у стола - рассмотреть лежавшие там детские книжки. Галя снова занялась шитьем, но наблюдала исподтишка за Левушкой.

- Может, все-таки выпьешь чаю? - сказала она, на сей раз не отрываясь от работы. Не дождавшись ответа, продолжила: - Отец звонил, сказал, что сам привезет детей, Так что мы еще часа три можем пожить в тишине. - Левушка все еще отказывался вступать в разговор, но Галя не сдавалась. - В пятницу у Оленьки Осенний бал, она будет танцевать Королеву Осень. Сначала учительница хотела дать ей роль Плакучей Тучки, но я пообещала поставить хороший танец для Королевы Осени, и партию отдали Оленьке. Наша дочь будет гвоздем программы. Сможешь прийти? Это в пятницу, в двенадцать сорок. - Левушка выдавил из себя хриплое «не знаю”. Ободренная Галя заговорила увереннее. - Было бы очень хорошо, если бы ты смог прийти. Мы с ней придумали потрясающий танец. А на костюм я даже пожертвовала свадебным платьем. - Галя приподняла ворох белого атласа, который действительно оказался почти полностью сметанным платьицем. - Пришлось использовать и то полотнище, которое ты мне коньяком залил. Помнишь? - Галя усмехнулась. Левушка молчал. - Но пятно даже в тему, как раз того цвета, какого бывают палые листья, а значит, сойдет для платья Королевы Осени. А для отделки использую фату. А на фату наклею небольшие бумажные листья. Получится платье как бы в воздушном ореоле из листьев. Правда, здорово? - Галя слегка потрясла заготовкой платья, чтобы привлечь внимание Левушки. Но он не смотрел, и она сказала: - Посмотри же!

- Да поди ты к черту со своим платьем! - заорал Левушка, ударяя ладонью по столу и не отводя взгляда от детских книжек. - Оставь меня в покое! (Хлоп по столу). В покое меня оставь! (Хлоп).

- Да пожалуйста! - на децибел громче заорала Галя. - Пожалуйста! - Она отшвырнула платье, и то снова сделалось кучкой белого атласа в углу дивана. - Задавись ты в своем покое! - Лежащий рядом с детскими книжками Галин телефон зазвонил. Левушка перебросил его на диван. - Да! - рявкнула в трубку Галя и, прослушав инструкции Чучи, крикнула еще: - Да! Хорошо!

Она собралась в мгновение ока. Выскочив за порог, сорвала с волос забытый домашний платок и так хлопнула дверью, что сверху упал и разбился в пыль кусок штукатурки.

Алена пребывала в состоянии тяжелой меланхолии. В субботу к вечеру, насмотревшись на Чучу в свадебных нарядах, она сказала себе то, что отказывалась оформлять в слова на протяжении долгих последних месяцев.

«Мои отношения с Павлом обречены,» - сказала она себе. Без истерики сказала, без надрыва, и в темном ореоле тоски поехала домой. «Выходит, что и любовь - не крепкий страж отношений, - думала она по дороге. - Уж Павлик ли меня не любит? И чего мне только надо? Прогоню его и останусь опять одна. Опять пустой дом по вечерам и разогретая в микроволновке сарделька на ужин. Господи, как не хочется! Так почему же нам непременно надо расстаться?..». Алена не находила ответа. Она лишь чувствовала, как ничто в ней не хочет быть с Павлом, сидеть с ним за одним столом, ложиться с ним в одну постель. Неразумное нежелание было столь же сильно, как и разумная боязнь одиночества. Противоречие между ratio и анти-ratio быстро утомило Алену, и она отказалась принимать какое-либо решение немедленно. Нельзя же, в самом деле, ни с того, ни с сего заявить любящему мужчине, что отношения исчерпали себя, и он должен идти на все четыре стороны. «А как тогда???» - недоумевал кто-то внутри. Алена никогда не была стороной, разрывающей отношения, и понятия не имела, «как тогда». Смутно догадывалась только, что все, как обычно, проходит гораздо менее страшно, чем поначалу кажется.