Роже Вайян - Избранное

Красавчик и Пьеретта добрались до сосновой рощи. Глубоко внизу, в долине, ясно видны были деревья и лужайки парка Летурно, выделявшегося зеленым пятном среди крыш фабричных корпусов и домов рабочего поселка. Ограда парка казалась с высоты белой полоской, но Пьеретта ясно представляла себе калитку в этой ограде и цепочку звонка к благочестивой мадемуазель Летурно. И тотчас ей вспомнился покойный отец. С каким угрюмым видом он однажды вечером вернулся от исповеди — в тот год ему грозило увольнение и безработица, и он скрепя сердце пошел к мадемуазель Летурно просить ее предстательства. Придя из церкви, отец не смел взглянуть в глаза своей семилетней дочке.

Не слыша позади себя шагов Пьеретты, Красавчик обернулся и увидел, что она стоит у самой толстой сосны, бледная как полотно; тоска стеснила ей грудь и наполнила глаза слезами.

Он тотчас спустился вниз и торопливо подошел к ней. И так естественно было, что порыв души он выразил на родном своем языке:

— Che cosʼai, piccolina? Что с тобой, моя маленькая?

Ей хотелось прижаться к нему и выплакаться, уткнувшись в его плечо. С первого же дня знакомства она угадала, что он честный человек, что на него можно положиться, можно ему довериться, излить свое горе. Но тотчас взяло верх обычное недоверие, которое в католических странах женщины питают к мужчинам, ибо мужчина смотрит там на женщину как на свою собственность, раз она, как говорится, отдалась ему.

Он наклонился, заглянул ей в лицо и, видя, что глаза ее полны слез, из деликатности отвел взгляд. Но слезы не брызнули из черных глаз.

— Не обращай внимания, — сказала она. — Я просто идиотка.

Начался спуск. Красавчику было грустно. Он умел грустить, не доискиваясь причины своей печали. Он только сказал вполголоса:

— Il cuore mi pesa.

— Что ты сказал? — спросила Пьеретта.

— Ничего, так, — ответил он. И через минуту добавил: — Есть такие вещи, которые невозможно выразить на французском языке.

Пьеретта попыталась улыбнуться.

— Все можно выразить на французском языке, надо только знать его.

— Давит на сердце, — сказал он.

Она поправила:

— Тяжело на сердце. У обоих нас тяжело.

Они пошли кратчайшей дорогой, через луга. Пьеретта думала о том, что завтра надо мобилизовать товарищей на борьбу против увольнений, о которых ей сообщил в своем письме Филипп Летурно; это сообщение подтвердил и Нобле, вернувшийся в субботу из Лиона. (Однако Нобле ничего не сказал о тех шагах, какие он предпринял, отправившись вместе с Филиппом к банкиру Эмполи.)

Нобле знал, что отец Пьеретты ходил к исповеди, и поэтому при первом столкновении с заведующим личным столом ей пришлось собрать все свое мужество. С тех пор так много было схваток, в которых закалилась ее гордая душа, что теперь она уже нисколько не боялась скорбно-иронического взгляда, оживлявшего иногда рачьи глаза старика Нобле.

Прежде чем созвать общее собрание, надо будет поговорить с одним, с другим, узнать настроение рабочих. Начать с Маргариты… Она, конечно, заявит сперва: «Что ты все о других печалишься?» Маргарита только и думает, как бы ей удрать в Париж: там у ее родственников своя молочная, и они обещали взять ее в лавку, когда их приказчик устроится на другое место. Маргарита уверена, что в Париже она непременно найдет себе мужа, который подарит ей свое любящее и верное сердце, холодильник, манто из цигейки и, может быть, даже автомобиль. Ведь теперь на фабрике в Клюзо работают лишь те, кто не может бежать отсюда, — по большей части женщины и девушки.

Из мужчин те, кто посмелее, нанялись на строительство гидроэлектростанций в соседние департаменты — там заработная плата в пять-шесть раз выше, чем на текстильной фабрике в Клюзо. Другие пошли на металлургические заводы лионского промышленного района. Менее решительным удавалось после многих хлопот и терпеливого выжидания поступить на казенную службу в почтовое ведомство, в жандармерию, на железную дорогу. На фабрике оставались только рабочие, женившиеся на крестьянках из окрестностей Клюзо, как, например, Жюстен, муж Эрнестины, но они не отличались боевым духом, так как имели в деревне и кров и пищу; да еще оставались тут люди вялые, слабохарактерные, вечно откладывающие серьезные решения «до завтра», потому что сегодня голова трещит от вчерашней выпивки. Как раз таких людей дирекции легче всего уговорить, что частичные увольнения производятся в интересах самих же рабочих и не следует противиться такой мере. «А иначе, — скажет им Нобле, — правлению АПТО придется уволить всех, потому что фабрика работает в убыток». У женщин больше боевого духа. Но разве мало найдется таких, как Маргарита, которых надо еще убедить, что бежать им некуда, да и бесполезно. Вот о чем думала Пьеретта, и, чем ближе она подходила к Клюзо, тем больше ее мучила тревога.