Роже Вайян - Избранное

Но Пьеретта тут же вырвалась из его объятий.

— Солнце уже высоко, — сказала она. — Я обещала, что мы придем к десяти часам.

Она отряхнула травинки, приставшие к платью, а он все еще лежал, сплетя на затылке пальцы, и с удивлением глядел на нее.

— Сын будет ждать, — пояснила Пьеретта.

Красавчик поднялся.

— Пойдем, — сказал он.

Ложбина, покрытая молоденькой травкой и мхом, мягко спускалась вниз, а за зеленой дубовой рощицей начиналась тропинка. Красавчик шел следом за Пьереттой. Она шагала крупным шагом, но так легко, словно летела на крыльях.

В рощице бежал ручей, и оба опустились возле него на колени. Пьеретта погрузила лицо в прохладную воду, затем выпрямилась и тряхнула головой. Во все стороны полетели мелкие брызги.

Бомаск глядел на Пьеретту. Впервые в жизни он чувствовал себя неловко. Он потянулся к ней, хотел обнять, но она мягко отвела его руку.

— Ты не сердишься? — спросил он.

Она улыбнулась ему сквозь дождь капель, стекавших по ее лицу.

— А почему я должна сердиться? — ответила она вопросом.

Красавчик нагнулся к ручью.

— Нет, нет, — воскликнула Пьеретта. В сложенные горсточкой ладони она зачерпнула воды и протянула свой дар Красавчику. И он пил воду из этих сложенных горсткой рук. Вдруг она быстро поцеловала его в лоб и тотчас вскочила на ноги.

— Опаздываем, — сказала она. — Иди за мной, мы спустимся через пастбища.

У края ложбины прямо под их ногами краснели черепичные крыши, вздымала свой шпиль крытая шифером колокольня деревушки Гранж-о-Ван; десятка три домиков забилось в расселину горы, а сама гора спускалась вниз круто и обрывисто: будто неприступный утес, царила она над долиной, еле различимой в дымке тумана.

Теперь они шли по высокой траве, доходившей им до пояса. Пьеретта быстро шагала, преодолевая самые крутые спуски, слегка откинув назад голову, и по свободным движениям ее рук и ног видно было, что ходьба по горам не стоит ей никаких усилий. Ведь сотни раз бегала она здесь еще девочкой! Красавчик тоже был из горной местности. Они спускались не останавливаясь, и даже не разговаривали, чтобы не потерять дыхания.

В это воскресенье меня не было в Гранж-о-Ване, и только потом мало-помалу из рассказов Бомаска, Пьеретты и Миньо я узнал, как прошел этот день у моих соседей Амаблей.

Супруги Миньо на своем мотоцикле прибыли значительно раньше Пьеретты и Красавчика. Эме Амабль сразу же пригласил Миньо в подвал выпить стаканчик вина. Вслед за гостем выпил и сам старик.

— Не ахти какое, — сказал он с гримасой отвращения.

— Да нет, ничего, — из вежливости возразил Фредерик.

— Чистый уксус! — сказал старик.

— Может быть, чересчур молодое? — спросил Миньо.

— Просто кислятина, — ответил старик.

— Его стоило бы обработать, — заметил Миньо.

— И виноград такой же стал, как все прочее, — сказал старик. — Все к черту идет. Ты пойди на орешники погляди, листьев на них осталось не больше, чем волос у тебя на голове. Знаешь, что с ними такое случилось? Я нынешней зимой две штуки спилил — вся сердцевина сгнила. А на дубы, которые растут вдоль дороги, ты обратил внимание, когда сюда ехал? Сплошь покрыты маленькими такими голубенькими бабочками: гусеница все молодые побеги пожрала. А дуб, он теперь не умеет защищаться.

— Надо бы их обработать, — посоветовал Миньо.

— Обработать, обработать, ей-богу, ты словно учитель стал, — сказал старик. — Думаешь, все дело в химикатах. Пятьдесят лет назад не требовалось ни виноградники серой опылять, ни сады ядами опрыскивать, а к нам сюда из самого Лиона за вином и фруктами приезжали. Ты наши яблоки пробовал? Раньше такими свиней кормили. Теперь у нас и ранет-то на ранет не похож, и кальвиль совсем не тот стал. Только и годятся яблоки что на сидр…

Миньо рассеянно внимал сетованиям старика Амабля по поводу всех этих апокалиптических ужасов. Он не раз слышал в округе подобные рассказы и уже составил себе мнение по этому вопросу. Жалобы соответствовали фактам. Там, где население становится менее плотным, где за счет посевов расширяются пастбища, а пастбища вытесняет лес, — в таких местах вся природа дичает.

— Погодите, — говорил Эме Амабль, — лет через пятьдесят в наших краях не станет больше ни орешника, ни яблонь, ни дубов, одни колючки будут расти.

— Вот какое дело, — прервал его Миньо, — Пьеретта просила предупредить, что она приведет с собой к обеду еще одного гостя.

Старик Амабль поглядел на него.