— Садись, — приказал дон Чезаре.
— Мне лично больше с вами разговаривать не о чем, — уперся ломбардец.
Но все-таки сел.
А дон Чезаре думал, что, когда ему приходило желание лишить девственности какую-нибудь из своих служанок, он ее брал, никому и в голову не приходило возражать. Если же он уступит Мариетту ломбардцу, его люди наверняка сочтут, что он в полном своем праве потребовать, чтобы сначала она провела с ним ночь или столько ночей, сколько ему заблагорассудится. А затем его женщины обвинят чужеземца, что это он, мол, лишил девицу невинности (как произошло это со святой Урсулой Урийской). Но коль скоро сам он был uomo di cultura, человеком высокой культуры, он подумал также и обо всех исторических, социологических, биологических, психоаналитических аспектах, которыми можно было бы объяснить культ девственности и одновременно желание ее похитить, что превращается прямо в какую-то манию у них на Юге. Что сам он лично этого предрассудка не разделяет. Что вовсе он не требовал, чтобы все без исключения девственницы его дома проходили через его постель. Что брал он женщину или девушку, если она приходилась ему по вкусу, в расчете только на собственное свое удовольствие, не гоняясь обязательно за девственностью как таковой. Что было бы слишком долго да и бесполезно растолковывать агроному, проникнутому сознанием своего двойного превосходства — как дипломированного специалиста и как уроженца Северной Италии, — неписаную, но четко сформулированную юрисдикцию Юга, классического края юристов. Что этот демократически настроенный чиновник преисполнится искренним негодованием, узнав, что на Юге еще полностью в ходу своя благородная феодальная юрисдикция, признаваемая молча, но безоговорочно. Однако каковы бы ни были вкусы дона Чезаре, каково бы ни было его мнение относительно девственности, он решил в данном случае, в случае с Мариеттой, воспользоваться своими привилегиями.
Ломбардец, сидя напротив старика, не спеша обдумывающего свои думы, нетерпеливо ерзал на скамье.
— О чем вы хотели со мной поговорить? — наконец не выдержал он.
А дон Чезаре думал о том, что именно нынче утром во время охоты, как раз перед тем, как у него онемела рука, он принял решение не уступать никому девственности Мариетты. Бродя среди камышей, выслеживая водяных курочек, он перебрал в памяти все события минувшей ночи. Мариетта, присевшая у его ног на низенькой деревянной скамеечке, поглядывающая из-за его колен, следившая за маневрами матери и сестер, потом ее пение в кустах возле дома; и тут он вдруг понял, что решение уже принято.
Мне не о чем с тобой говорить, — произнес он.
— Но вы же сами просили меня сесть.
— Мариетта не хочет идти к тебе работать.
— А мать ее сказала, что хочет.
— Спроси у самой Мариетты.
— А где она?
— Вот этого-то никто и не знает, — ответил дон Чезаре.
Крупно шагая, агроном удалился, проклиная вполголоса несчастную свою судьбу, забросившую его в этот край, на Юг Италии, где приходится жить среди диких крестьян и еще более диких землевладельцев.
— Эльвира! — крикнул дон Чезаре.
Эльвира подошла к креслу.
— Перемени припарки.
Эльвира бросилась к камину, где на треноге, под которой тлел древесный уголь, кипела вода.
Джулия и Мария подобрались к креслу. Вошел Тонио и встал в уголке, зорко следя за тем, чтобы женщины по всем правилам ухаживали за хозяином. За ним ворвались ребятишки Марии и Тонио и молча выстроились кружком вокруг кресла. Дону Чезаре показалось было, что мышцы бедра тоже онемели, но он промолчал. На ногу и плечо положили новые припарки.
— Эльвира, — начал дон Чезаре, — с нынешнего вечера ты будешь спать в комнате Джулии.
Во все времена именно такими словами давалась в доме с колоннами отставка очередной наложнице. Эльвира побледнела. Она уже давно понимала, что это должно произойти со дня на день. Что рано или поздно ее низведут до ранга простой служанки, как ее мать, старуху Джулию.
— У меня в комнате и без того тесно, — запротестовала Джулия.
— Эльвира может спать в постели Мариетты.
— Мариетта же вернется!
— Никуда Мариетта и не уезжала, — сказал дон Чезаре. — Просто не хочет показываться вам на глаза, потому что вы ее запугали. Когда увидите ее, скажите, чтобы она пришла ко мне поговорить.
Он поднялся с глубокого неаполитанского кресла, опираясь о подлокотники в виде китайских уродцев. Теперь уже онемела и нога.
— Палку! — скомандовал он.
Читать дальше