Роже Вайян - Избранное

— Да, отец, — отвечает он.

— С моей точки зрения, нет ничего дурного в том, что у тебя в Неаполе есть подружка. Можешь сказать ей, чтобы писала тебе на дом.

— Скажу.

— Она на каникулах?

— Да, отец.

— На каникулах в Турине?

— Нет, отец.

— Как же так, ведь на конверте штемпель туринского почтамта.

— Я не посмотрел.

— Посмотри.

— Я конверт выбросил.

— Посмотри, что она в письме пишет.

— Я письмо выбросил.

— А сам-то ты знаешь, где она сейчас?

— Да, отец.

— Если ничего не имеешь против, может, скажешь, где именно она?

— Уехала на каникулы в Пьемонт.

— К своим родителям?

— Да, отец.

— Понятно, — тянет Маттео Бриганте. — Попросила кого-нибудь отвезти письмо в Турин, чтобы родители не заметили что она тебе пишет.

— Очень может быть.

— Она у отца с матерью?

— Очевидно.

— Что-то ты о ней не много знаешь…

— Да, отец.

— По-моему, она тебе на машинке пишет?

— Она машинистка.

— Значит, возит с собой машинку даже на каникулы?

— Не знаю.

«С таким молодцом ни один адвокат не справится», — думает отец. Но свое восхищение предпочитает не показывать открыто. И снова берется за писание.

«Если он прочел письмо, — думает сын, — он меня просто на медленном огне поджаривает, ждет, когда я заврусь окончательно, готовит мне ловушку. А если письмо не прочел, а только почтальон описал ему конверт, тогда победа на моей стороне. Но все же будем начеку».

Бриганте подымает голову.

— Надеюсь, ты этой девушке не пишешь ничего такого, что могло бы тебя скомпрометировать…

— Нет, отец.

— Помнишь, что я тебе по этому поводу говорил?

— Да, отец. Что бы я ни писал, я всегда помню о законе.

— А помнишь, что существует лишь один способ не сделать девушке ребенка?

— Да, отец.

— И она соглашается?

— Да, отец.

Не переставая строчить, Бриганте негромко хохотнул.

— Ох уж мне эти машинистки, — бросает он. — Девицы, живущие при родителях, не столь сговорчивы.

Воцаряется молчание. Франческо снова начинает рассаживать черные значочки на пяти нотных линейках.

Когда бал кончился, директор филиала Неаполитанского банка вернулся домой вместе с собственной женой. Жена дулась, потому что он все время танцевал с Джузеппиной. Пока жена молча раздевалась, он сидел в уголке на стуле. А когда она легла в постель, заявил:

— Пойду на площадь выкурить сигарету.

— Ты к той девке идешь! — крикнула жена.

— Я сказал — иду на площадь выкурить сигарету. Имею я право подышать свежим воздухом или уже не имею?

Он ушел и действительно встретился с Джузеппиной. И сейчас они целуются в тени аркады анжуйского крыла дворца.

Пиццаччо рыщет по городу, выполняя наказ Маттео Бриганте. Он заметил Джузеппину, целующуюся с директором филиала Неаполитанского банка. «Вечно она к женатым липнет», — думает он и даже отмечает это на ходу (в памяти, конечно), просто так, на всякий случай. Но Маттео Бриганте не давал ему приказа следить за этой парочкой.

На пятом этаже претуры бодрствует в своем кабинете судья Алессандро; теперь, когда донна Лукреция потребовала себе отдельную спальню, он и ночует в кабинете. Когда уже начнет рассветать, он приляжет на кушетку, стоящую под книжными полками.

А пока он пишет свой интимный дневник, пишет в общей тетради, и строчки то лезут вверх, то ползут книзу, потому что приступ малярии еще не окончательно прошел.

«…Никогда я не завершу моего труда. „Фридрих II Швабский как законодатель“, о котором я так часто беседовал с бывшей тогда еще моей невестой Лукрецией. Я один из десяти тысяч итальянских судебных чиновников, начинавших какой-нибудь труд, полный оригинальнейших идей, посвященный истории права, и ни разу еще не случалось, чтобы такой труд был доведен до конца. Мне просто не хватает дарования.

Ровно семьсот пятьдесят лет назад Фридрих II, вернувшись с Родоса, высадился в Порто-Манакоре. За время его отсутствия папские войска вторглись в его королевство. Только два часа провел он в восьмиугольной башне, которую я вижу сейчас из моего окна; как раз столько времени потребовалось ему, чтобы вздернуть на виселице своих подданных изменников, перешедших на сторону врага. Той же ночью он обходными дорогами добирается до Лучеры. Тайно проникает в цитадель и снова прибирает к рукам своих сарацинов, начальник которых продался папе. А через неделю он разбивает папские войска под стенами Фоджи и гонит их до самого Беневенто. Спустя два месяца он снова захватывает Неаполь и Палермо и угрожает Риму. Фридрих II был государственный муж, щедро одаренный талантами. Судьи, которым он поручил пересмотреть старинный кодекс, тоже были людьми весьма одаренными. Лукреция была создана для одного из таких судей.