Дмитрий Долинин - Здесь, под небом чужим

Рассуждения об интересах России, США, Буркина-Фасо бессмысленны, ибо эти слова обозначают всего лишь названия территорий, они не могут иметь никаких интересов, не являясь живыми существами. Нет у них своей воли. Волю, а также интересы имеет в каждой из этих территорий узкая группка так называемой правящей элиты.

Всё больше склоняюсь к мысли, что в развязывании международных конфликтов главную роль играют впитанные правителями с детства и юности предрассудки с их аксиомами чести (или бесчестья) и взращенной на их основе амбициозностью. В России мотивами официальной гордыни всегда служили военные дела. Ломоносов, Пушкин, Менделеев обитали где-то на периферии официального и народного сознания. Гордились, к примеру, Суворовым, который, незнамо зачем, заставил русских солдат съезжать на задницах с Альп, да еще успешно громил пугачевскую вольницу. Цари обожали лишь военный парадный строй, плохо понимая подлинную военную науку. Александр Первый даже завел себе часы от мастера Бреге («Брегет») с измерителем темпа маршировки. В гардеробной Николая Второго хранилось около полутора тысяч мундиров разных армейских полков. Напрашиваются ехидные параллели с современными «звездами» шоу-бизнеса.

Сюжет моего сценария приближался к революционному взрыву, и я не знал, как внедрить признаки его постепенного вызревания в роман Принцессы и доктора Лобачева. Нехорошо, думал я, если все изменится внезапно, как по мановению волшебной палочки. Кроме того, нынешним молодым людям ничего не известно про Первую мировую войну и Февральскую революцию, а головы тех, кто постарше, забиты историческим мусором из советской школы. Значит, в сценарии должна присутствовать хотя бы минимальная историческая и политическая информация. А как ее внедрить в будущий фильм? Решил посоветоваться с Надей. Позвонил по телефону, закинул в ее почтовый ящик текст, и через несколько дней пришел к ней домой.

Прежде я у нее дома не бывал. Жила она на Подрезовой улице. На Петроградской стороне угнездилась тесная семейка узких параллельных улочек с почти рифмующимися забавными названиями: Теряева, Полозова, Плуталова, Подковырова, Подрезова и даже Бармалеева.

По черной облупленной лестнице я тащился на седьмой этаж, и уже на пятом донесся до меня запах краски и растворителя. Дверь отворил двухметровый бородатый верзила в тельняшке, вымазанной краской. Художник, муж, догадался я, вспомнив рослого актера Филимонова из Надиного «Эшелона на Восток». Наверное, маленькая Надя, как в кино, так и в постели, предпочитает больших мужиков. Этот молча смотрел невидящим взором, потом повернулся и, шаркая, удалился, исчезнув за поворотом коридора. Бросил меня на произвол судьбы. Я возился с незнакомыми замками, пытаясь их запереть, когда где-то клацнула дверь. Обернулся: видимо, там, в дальнем торце коридора, была ванна, и я увидел выплывающее оттуда голое гладкое женское тело с воздетыми руками. Полотенцем руки перетирали волосы. Мелькнуло – как Алина! Край полотенца свешивался на лицо, поэтому меня она не видела.

– Ян! Принеси халат! – крикнула она, откидывая полотенце.

Заметила меня.

– Ой, извините. – И юркнула обратно в ванную.

Ян явился и просунул в приоткрытую дверь халат, после чего, наконец, обратил на меня внимание и приблизился.

– Ты кто? – спросил он.

– Я к Наде. Про сценарий потолковать.

– А, говорила… Звать как?

– Никита Алексеевич.

– А я – Николай, Коля.

– Почему Ян? – поинтересовался я.

– Яновский. Привыкли. Так и зови. Пошли.

И я пошел следом за ним длинным пыльным коридором, по стенам которого висели картины маслом и деревянные абстрактные инсталляции. Некоторые холсты чем-то напоминали работы эрмитажного Марке. Городские пейзажи, взятые сверху, изломанные ритмичные линии каналов, черные кривые деревья. Проглядывало в них что-то общее с моими фотографическими этюдами. Ракурсы, наверное. Однако написано все обобщенно, как бы нарочито грубо, жестко, ни с Марке, ни с фотографией не сравнить. Попадались портреты, прорисованные резкими стремительными линиями, на них чьи-то лица с карикатурно преувеличенной объемной лепкой.

– Ваши работы? – спросил я.

– Старье, – отвечал Ян-Коля.

Вытащил я из сумки припасенную бутылку коньяку и протянул ему.

– Убери! – крикнул он шепотом. – Мы спиртного не пьем.

Чай пили. Сидели на кухне. Надины мокрые волосы были замотаны полотенцем, как чалмой. Опять я вспоминал об Алине. Она так же укутывала волосы после душа.