Дмитрий Савельев - Три взгляда в бесконечность

– Я понял, отче, мне не хватает не подвигов, а детской простоты и смирения, которые есть у тебя! Я забыл, что важны не внешние дела сами по себе, а рождающееся от них в душе смирение. Средство стало для меня целью. Подвиги же надо брать на себя, только если это стало истинной потребностью души! А искусственные запреты и самоограничения часто приводят к ропоту на Господа и возгревают в человеке жалость к самому себе. Делать что-то, чтобы как следует помучиться и этим купить себе право войти в Царство Небесное, и глупо, и опасно. Ведь спасение – это свободный дар Божий, а не награда за заслуги. О нём можно только просить. Теперь я знаю, что святые принимали на себя подвиги как ответный дар Богу. Это был способ выражения их благодарности Творцу за Его благодеяния к ним. И они совсем не мучились, когда всё это делали. Вернее, тело их страдало, а душа ликовала и радовалась. Поститься, стоять на камне, мало спать – всё это стало естественной потребностью их души. По-иному они просто не могли жить, как другие люди не могут жить без воздуха и воды. И ради той огромной духовной радости, которую им это приносило, они были готовы пожертвовать всем чем угодно, даже своей жизнью. Я же возомнил себя равным им, достигшим их меры в духовной жизни. Как жестоко я ошибся! Надо всегда и во всём начинать с малого, а не прыгать через несколько ступенек!

Да, он действительно возомнил себя великим подвижником и праведником. Что ж, отныне он забудет о подвигах и сверхзаслугах. Он всего лишь дитя на пути духовного развития, значит, и вести, и чувствовать себя ему надо как ребёнку. Это, по крайней мере, будет честно по отношению к себе и Богу. А когда он вообще в последний раз смеялся и шутил? Он даже не заметил, как превратился во взрослого – тяжёлого и мрачного, зацикленного только на себе самом. Куда пропала былая лёгкость и беззаботность, когда он мог целыми днями петь и смеяться, искренно радоваться каждому солнечному лучу и так же неподдельно и глубоко оплакивать погибшего муравья или сломанную веточку? Придётся ему опять учиться быть ребёнком – учиться удивляться миру, быть непосредственным и свободным, не заботиться о завтрашнем дне, быть кротким и незлобивым, а главное – учиться любить своего Отца и молиться Ему!

– Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу!

– Аминь, отец мой!

Надо бежать! Бежать от людей, от мира, от искушений! Вокруг лишь чернота, мрак, беспросветность. А ему нужен один лишь Господь, только Его одного любить, только Его постоянно созерцать! Всё остальное – лишь помеха на пути к этой цели, всё тянет его назад, всё отрывает его от Бога. Значит, выход один – отказаться от всего земного, презреть и попрать всё мирское и тленное! Даже его соратники, его братья – монахи, и те мешают ему наслаждаться Богообщением. Мирские дела камнем ложатся ему на грудь и не дают дышать. Надо бежать – в пустыню, в леса, куда угодно, лишь бы рядом не было людей. Там никто и ничто не помешает ему. Никто не даст ему послушание торговать в церковной лавке, не будет докучать рассказами о последних новостях. Больше не надо будет постоянно видеть накрашенных девиц в коротких юбках и слушать скороговорку бездуховного чтеца в храме. Можно будет весь день посвятить сладкой, как мёд, молитве! Ну почему игумен не отпускает его из монастыря на уединённое житие? Неужели и этот почтенный старец подвержен влиянию сатаны? Наверное, Господь специально чинит монаху препятствия, чтобы проверить, насколько горячо и неизменно его желание отшельнической жизни. Значит, он должен приложить волевое усилие и настоять на своём. Христос зовёт его, а Христос выше, чем любой, даже церковный начальник! Надо любым путём выпросить разрешение на пустынножительство!

Это ему удалось, и уже через месяц монах жил в небольшой хижине, стоящей посреди глухого леса. Люди туда забредали редко, так что его уединению никто не мешал. Только раз в неделю какой-нибудь послушник приносил из монастыря продукты, клал их на порог и тут же удалялся. Вначале начинающему отшельнику казалось, что он обрёл рай на Земле. Страсти утихли и больше его не мучили. Ещё немного, и он достигнет полного бесстрастия, а тут уж и до безмолвия недалеко! Но время шло, а ничего не менялось к лучшему. Постепенно под видом покаяния он стал прокручивать в уме события из прошлого, злясь на тех, кто сказал ему когда-то резкое слово, косо посмотрел или высмеял его. Старые обиды вновь ожили в душе монаха и стали ещё болезненнее и острее им переживаться. Эфемерные девицы в мини-юбках, казалось, преследовали его повсюду, появляясь в самые неожиданные и неподходящие моменты. Ко всему прочему, монаха стали мучить страхования – ему постоянно казалось, что за каждым деревом прячется разбойник или дикий зверь, готовый разорвать его на части…