Дмитрий Веряскин - Дым. Поиск любви

Оксана живет в большом кирпичном двухэтажном доме на окраине города. В прихожей ее встречал сын восьми лет, радостно обнимая, и няня сына, она же домработница, женщина лет пятидесяти, маленького роста, упитанная, с огненно рыжими волосами.

Ее стареющее лицо светилось радостью.

– Оксана, все приготовила, все с пылу с жару, и Сережа мне помогал, ждем только вас!

– Спасибо, Мария Петровна, Сережа, дай маме раздеться.

Он освободил ее из своих объятий, отошел в сторону, взглянул на меня, изменился в лице, надулся, с опаской наблюдая за мной. Я улыбнулся ему.

– Привет! Я, Коля, – протянул ему руку.

В ответ он осторожно протянул свою, я пожал ему руку.

Мы прошли в большую гостиную, в самом центре которой стоял сервированный стол на четыре персоны, усаживая нас за стол, Оксана как-то странно смотрела на меня, в ее взгляде я видел удивление и любопытство, но с чем оно связано? Не ясно.

Я сидел напротив ее сына, пожираемый его взглядом, Мария Петровна ставила блюда и вазочки. Гусь, украшенный зеленью, печеный картофель, красная икра, огромные куски соленого осетра, рябиновая настойка, бутылка вина, в пробку которой я вкрутил штопор. Глухой хлопок и аромат вина ласкающе проник в нос. Я наполнил три бокала.

– За наш успех! – подняла бокал Оксана, – Сережа, что сидишь как бука, выпей с нами, я же налила тебе!

– Я не хочу сок, – обиженно говорил он. Оксана засмеялась.

– Не вино же тебе пить, хватит капризничать

Он надулся еще сильнее, не ответив ей и не пошевелившись. Мы выпили. Мария Петровна умело нарезала гуся и вместе с Оксаной наполнили чашки печеным картофелем и парящим ароматным филе гуся.

Сережа не шевелился, внимание всех без исключение было приковано к еще совсем маленькому бунтарю, его поведение угрожало запланированному ужину в непринужденной, радостной окраске.

– Сережа, ты почему не кушаешь? – придав голосу строгость, спросила Оксана.

– Я не хочу! – не посмотрев на нее, ответил он.

– Тогда иди к себе в комнату, Мария Петровна, – позвала она ее из кухни.

Сережа, не дожидаясь конвоя, гордо встал и не спеша поднялся по лестнице, где-то наверху громко хлопнула дверь.

– Мария Петровна, – обратилась она, – посмотрите за ним, я сама здесь управлюсь.

– Хорошо, – ответила она и поднялась наверх.

– Последнее время капризный такой стал, – грустно сказала она. – Ну как вам гусь? – вмиг изменив грусть, так украшающую ее лицо, на бесчувственную радость и беззаботность.

– Вкусно, – ответил я.

– Очень вкусно, – сказала Юля.

– Мария Петровна волшебница, не представляю, чтобы я делала без нее, за пять лет стала мне и Сереже как родная.

Я жевал сочное мясо гуся, думая о ее муже, почему его нет с нами за столом, и вообще существует ли он? Чьим сыном является этот симпатичный, совсем юный бунтарь? В чьих объятьях сладко стонет эта маленькая, хрупкая женщина?

Меня раздирало любопытство, и будто получив сигнал по невидимому, ментальному каналу, она коснулась интересующих меня вопросов.

– Наверно в этом возрасте, – говорила она Юле, – ему нужно показать строгость, которой у меня нет. Нужен авторитет, авторитет мужской, а я что?

– У одной из моих подруг, мальчик чуть старше, ему десять, с трех лет воспитывает его одна, всё как у тебя, и проблемы те же, у них это возрастное. К тому же, он ревнует ее к любому мужчине, говорит: «Я вырасту мама, ты будешь моей женой».

– Мне, слава Богу, не предлагает руки и сердца, – улыбалась она, – но вот его капризы…., – она взглянула на меня, – вообще мужчины капризные пошли.

– Включайте Стаса Михайлова, – махнул я рукой, – я даже готов продемонстрировать не выдерживающее никакой критике моё умение танцевать.

Они засмеялись.

– Коля, – смеясь, говорила она, – оставьте вы, наконец, в покое этого Стаса, ваш ум он трогает гораздо сильнее, чем женщин, любящих его творчество.

– Именно ум! И только его! Хотя, он и множество схожих с ним метят в сердца, но никогда не попадают в них, для сердца слова – мертвая тишина.

– Интересно! Что же тогда слышит сердце?

– Сердце, может слышать только сердца, особый язык, не воспроизводимый речевым аппаратом.

Она улыбалась.

– Можно ли без метафизики?

– Я и говорю без нее, с другой стороны, как обойтись без нее? Это то, что невозможно втиснуть в узкий формат слов, это невозможно оценить, понять тем разумом, которым обладаем мы. Сердце должно быть живым, чтобы понимать.

– Означает ли это, – засмеялась она, – что я с мертвым сердцем?