Ирэн Роздобудько - Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник)

Она выразительно посмотрела на меня. Я снова неопределенно улыбнулась. Я не представляла себе, за что можно любить меня, я над этим никогда не задумывалась.

– Думаешь, я имею в виду постель? Ошибаешься! Понимаешь, беззаветно мужчины могут любить только своих матерей, и все свои успехи посвящают им, хотя и подсознательно. Я это поняла довольно рано и поэтому пыталась «усыновлять» каждого, кто попадался на моем пути.

Мне это показалось довольно скучным. Я так и сказала ей:

– Но ведь это скучно и неинтересно.

– Ошибаешься, дорогуша! Это интереснее, чем ты можешь себе представить. От матери зависит очень многое. Только она может воспитать гения или негодяя. Это почти божественная миссия. Я хотела перебрать ее на себя. Хотела быть в этом непревзойденной. Победить природу. Я видела, как моя мать трясется над братом, хотя он был здоровенным детиной. А я умирала от чахотки. Как сказали бы сейчас – туберкулеза. Я думала, что это конец, и не знала, что – только начало, которое приведет меня к выполнению миссии. Каким-то чудом, благодаря тому, что взяли у знакомых денег в долг, меня отправили на лечение в чудесный заграничный городок. Мне было восемнадцать. Я еще никуда не выезжала одна и ничего не видела, ничего не знала и не умела. А тут! Белые платья… Белые шляпы… Кружевные зонтики, отбрасывающие загадочную тень на бледные лица барышень, обреченных на смерть. Шелест гравия и звон ручья, бьющего из скалы и наигрывающего мелодию, наполняя кружку со странной трубочкой для питья. Заросли сирени. Нереально яркое солнце. Тишина. Там, в беседке, увитой виноградом, я и увидела своего Гренделя… Любовь накануне смерти. Что может быть романтичнее? Вообще, для меня любовь всегда ассоциируется со смертью. Он испытывал то же самое. Он был весь, как сеть, сотканный из литературных аллюзий. Но это была лишь основа с огромным пространством для собственных видений, а крепкие нити этой невидимой сети – канаты, свитые из мыслей древних мыслителей, только поддерживали его, не давали упасть и возносили душу к небесам, как пружинистый батут. Но он не умел управлять тем, что имел. Я это сразу поняла. Некоторые женщины предпочитают строить из себя маленькую девочку, но я стала для него самым необходимым человеком – я стала ему матерью. Разве могла та, что родила его, теперь назвать взрослого мужчину «птенчик» или, скажем, «мой маленький»? В ее устах это звучало бы смешно. В моих – звучало как музыка. Мы поженились зимой. Я больше не перешивала мамины платья. Он окружил меня роскошью. Он меня обожал. Он стал знаменитым. И я гордилась им, как собственным достижением. Пока мне не стало скучно… Нас ждала пустота и молчание за вечерним чаем. Это был конец… Но…

Она замолчала, отпила из бокала вино, отчего губы ее стали почти черными. Местное черничное вино было густым, как мед.

– Но эта проклятая любовь подыхает довольно долго. И – по-разному. Сначала отчаянно скачет, поет как Гаврош под пулями свою последнюю песенку. В ней очень трогательные слова. А потом падает на мостовую и – это уже труп. Который все же надо оплакать и обмыть, оттащить в сторону, вырыть могилку и попытаться ни разу не прийти к ней с жалким и никому не нужным букетиком.

Пауза…

– Любовь и смерть… – продолжала она. – Я была слишком живой для того, чтобы принять второе. Я приехала сюда, чтобы сделать выбор между умирающей любовью и… любовью, которая еще не родилась.

– Вот как…

– Именно так. Но я еще не знаю, стоит ли опять начинать эту работу… Он намного моложе меня и беден как церковная мышь. Он неуверен в себе и невротичен, как женщина. Застенчив, как ребенок. У него неплохие картины, но это не то, что я хотела бы видеть. Но есть нечто такое… Фантазия. Стремление. Безумство. Он жаждет приключений. Он любит смерть так же, как и я. Он ищет острые впечатления и руку, которая бы держала его на земле. Однажды мы забрались высоко в горы. Еще выше поднимался гребень с пропастью под ним. Я схватила его за руку и потащила наверх. Мы бежали, задыхаясь. Этот неистовый бег был подобен бегству или любовному акту. Приближаясь к цели – высшей точки горного гребня, он, кажется, понял, чего я хочу. Это был восторг, похожий на безумие. Мы не произнесли ни слова, но бежали, зная и – одновременно – не зная, что будет дальше. Это было как испытание двух еще не близких, но очень родственных душ. Ты когда-нибудь стояла над пропастью? Если да, то должна знать, как она манит к себе кажущейся возможностью полета. «Полетели?!» – сказала я, подводя его к самому краю. Вниз с грохотом сорвался камень. Я увидела то, что хотела увидеть: в его глазах не было ни тени страха! Он смотрел на меня безумными глазами и ждал команды. Еще мгновение – и мы бы сорвались вниз, ни о чем не жалея… Я отступила, и он послушно отошел за мной. Он не вздохнул с облегчением, его лоб был абсолютно сухим, он не дрожал и не злился. Если бы я захотела – он прыгнул бы первым. Я убедилась в этом…