Бернард Маклаверти - Рисунок с натуры

— Да, только он был, как говорится, не особенно набожен.

— В последнее время был, — сказала она.

— Времена изменились.

Она повернулась вполоборота, собираясь уйти, и сказала почти застенчиво:

— Я бы вряд ли узнала вас с бородой, — она посмотрела на него и покачала головой, словно не веря своим глазам. Он старался вынудить ее уйти, став рядом с ней, но она обошла его, направилась к постели и тронула старика за плечо.

— Я сейчас ухожу, мистер Дайамонд. Здесь Лайэм. Я навещу вас утром, — крикнула она ему в ухо. После этого она удалилась.

Лайэм услышал голоса старых дам внизу, в прихожей, затем стук входной двери. Услышал под окном хруст смерзшегося снега у них под ногами. Он взял поднос с комода и поставил к себе на колени. Лайэм и не думал, что так проголодался. Он съел сэндвичи и кусок фруктового пирога, сознавая, как раздаются в тишине комнаты производимые его ртом чавкающие звуки. Но теперь отец почти ничего не мог поделать. Бывало у них происходили из-за этого ужасающие стычки. Можно было подумать, речь идет о жизни и смерти. Иногда его трясло от бешенства от того, как мальчики вели себя за столом, от их жадности, как он выражался. От производимых ими звуков — «словно коровы шлепают по навозу». После того, как мать бросила их, он взял всю ответственность на себя. Однажды вечером, когда он раскладывал жареные сосиски со сковородки, Лайэм, не заметив его гнусного расположения духа, попробовал схватить свою. Отец внезапным движением опустил руку и вонзил вилку, которой пользовался, когда готовил сосиски, в тыльную сторону его ладони.

— Сдерживайся.

Показались четыре ярких капли крови; Лайэм, не веря глазам, смотрел на них.

— Они будут напоминать тебе в будущем, что надо пользоваться вилкой.

Ему было в то время шестнадцать лет.

В спальне было холодно, и когда, наконец, Лайэм принялся за чай, он был чуть теплый. Ему было досадно, что чай нельзя было сделать погорячей, долив из чайника. Ноги у него занемели и казались влажными. Он спустился вниз, надел пальто, принес в спальню электрокамин и включил обе трубки. Он сел, съежившись над ним и растопырив пальцы, пытаясь согреться. Когда включилась вторая трубка, что-то щелкнуло и он почувствовал запах жженой пыли. Лайэм взглянул на постель, но никакого движения не заметил.

— Как ты себя чувствуешь? — снова спросил он, не ожидая ответа. Он долгое время сидел, уставясь на старика — дыхание у него было громкое, но спокойное, что-то вроде тихого посвистывания носом. Будильник, циферблат которого был рассечен пополам трещиной, показывал половину первого. Лайэм сверил его с красными цифрами на бегущем циферблате своих электронных часов. Он встал и подошел к окну. Снаружи клонились крыши, запорошенные снегом по углам. Прохудившийся желоб был усажен шипами сосулек, на улице не раздавалось ни звука, только с шоссе донесся далекий шум мотора запоздалого автомобилиста, истаивший в тишине.

Он вышел на лестничную площадку и направился туда, где была его спальня. Включил свет, но там не было лампочки, так что он вывернул её в прихожей и ввернул ее в голый патрон. Кровать стояла в углу, все с тем же матрацем в голубую полоску. Тот же линолеум с квадратными вмятинами указывал, где когда-то еще стояла кровать. Дешевые зеленые занавески, никогда не сходившиеся на своем шнуре, все так же не сходились.

Он прошел к стенному шкафу у маленького камина; чтобы открыть его, пришлось изо всех сил дернуть за ручку. Внутри все потускнело от пыли. Два старых радиоприемника, один — с резными украшениями на передней панели, другой — более современный, со шкалой настройки, где указаны такие города, как Хилверсум, Люксембург, Атлона; проигрыватель «Дансетт» без крышки, с отогнутым назад звукоснимателем, из которого торчали провода, словно перерезанные нервы или кровеносные сосуды; пустая рамка от разбитой картины на стекле; несколько зонтиков, все сломанные. Оказался там и ящичек с его плакатными красками. Лайэм достал его и сдул с него пыль.

Это была большая жестяная коробка «Куолити Стрит» [Сорт шоколадных конфет.], прижав коробку к животу, он открыл крышку. Краски в баночках засохли, превратившись в твердые диски. Электрик. Киноварь. Светложелтая. На дне коробки он нашел несколько покоробившихся палочек угля; когда он их взял, пальцы не ощутили веса. Он сунул их в карман и положил коробку назад. Там лежала груда журналов и газет, а под ней он увидал еще и свой большой альбом для рисования фирмы «Уинзор и Ньютон» [Известная фирма, выпускающая художественные принадлежности.] Он вытащил его и принялся рассматривать собранные в нем работы. Переворачивая страницы, он по большей части испытывал неловкость при виде этих ученических вещей. Он не видел в них большого таланта, хотя и сознавал, что наверняка был не так плох. Ему попалось несколько рисунков человеческих рук красной пастелью, в них было нечто подающее надежды. Дальше шли пустые страницы. Он отложил альбом, намереваясь захватить его с собой, и закрыл дверь.