Гильермо Инфанте - Три грустных тигра

Вот так! Держите крепче! Не уйдет! Врет, не уйдет. Держите и вяжите (без разницы) да покрепче. Держите его! Крепче держите! Врет. Не. Уйдет. Вот так. А ну, держите его! Отлично.

Чтение должно занимать ровно столько времени, сколько звучит Pavane pour une infante défuncte на тридцати трех оборотах в минуту.

L’importanza del mio compito non me impede di fare molti sbagli… старик задержался на этой фразе, усеченной удрученным шипением, подумал: «Не выношу диалогов», одновременно переводя мысль на французский, чтобы попробовать на слух, и изобразил на своем почтенном, чтимом, учтивом лике улыбку, подобие засахаренного оскала, быть может, потому, что из открытого окна, с косяками, выстроившимися эскадрой вокруг рамы, свежевыкрашенными ставнями, спущенными жалюзи, верхним карнизом, проглядывающим сквозь портьеры прибывшего из Антверпена легкого муслина, золочеными петлями, щеколдами того же желтоватого бронзового оттенка, пазами, напротив, удивительной белизны, шпингалетами, задвижками и ореховыми косяками, выбеленными маслом льняного семени и широкой доской, уставленной горшками, крынками и вазонами с землей, засеянными лилиями и подсолнечниками, где, однако, он не увидел цветов в белоснежном сиянии, ибо они были посажены не на подоконнике, а снаружи, на краснокирпичном солнцепеке, вне полосатой защиты козырька, погоде в угоду, как предпочитала выражаться Атанасия, сведущая в простонародных присловьях ключница, сквозь залитое светом отверстие лились нежданные сладостные мелодии. Музыка доносилась не из граммофона, мурлычущего что-то родное, отдающее мелизмом, а издалека, то были не флейты-пикколо, не лютни, не дульсимеры, виуэлы, систры, спинеты, рабели, кларнеты, кифары или цитры, а струны балалайки, перебираемые в поисках терменвоксовских созвучий, по-киевски, «Киевский Термен», долетевший в воспоминаниях о нивах Украины. «Не выношу диалогов», — произнес он по-французски, думая, как бы это прозвучало по-английски. Мужчина — тот, что был моложе, ибо там присутствовали двое, — старик и юноша, и один в силу обстоятельств относительности должен был быть моложе другого, он-то и смотрел сейчас на собеседника, — заходился в вымученных взрывах довольного хохота, услышав фразу, оброненную с аллюзией на цитату. Старик, — ибо если кто-то из двоих, находящихся в горнице, убранной ворсистыми иркутскими коврами, был престарел, то ему, пригнутому к земле годами и воспоминаниями, и выпадало быть старше, — он-то и смотрел сейчас, обернувшись, и где-то в вышине, увидев огромный распахнутый рот своего ученика-фактотума в ракурсе визуального auris sectio [77] Золотого сечения ( лат. ). , заметил, мысленно помечая в блокноте, губы (две), нёбо, заднюю дужку, глотку, миндалины (или ниши последних, удаленных в предпубертатной тонзиллоктомии), алый, как стяг, язык, зубы (едва ли тридцать два), собственно зубы на нижней челюсти и на верхней, резцы, клыки, малые коренные, моляры и зубы мудрости, и, поскольку тот не переставал смеяться, уж безо всякой причины, разве что свидетельствующей о недалекости, он увидел дышащие влагой нёбную занавеску, язычок (вновь), гортань, переднюю дужку, снова язык (тот же самый?), миндальные ниши и нёбно-глоточную дужку, одонтологическая усталость навалилась на него, и он вернулся к книге. Молодой, — ибо из двоих погруженных в opus magna, который ненавистный и ненавидимый мастер держал в руках, он был моложе, — отметил своей раздосадованной сетчаткой форзац, закраину, переплет, ярлычок, наугольник, корешок, корешок блока, нитки, рисованную концовку, оттиски, капталы, тканевую обложку, бумажную обложку, брошюровку печатных листов, верхний обрез, нижний обрез, передний обрез, иллюстрацию, верхнее поле, внешнее поле, суперобложку, надпись на корешке, и небрежно пробежал глазами текст. Мгновение спустя он уже отвлекся от искусства переплета, от библиографических ссылок, от книжной номенклатуры, чтобы ощутить под непромокаемым макинтошем, который, сообразуясь со случаем, наглухо застегнул, невзирая на знойные тропические ветры, продувавшие плоскогорье, и поверх ладно скроенного пиджака нащупал локтем и предплечьем остро заточенный колющий топорик на короткой рукояти из белого отполированного тика. Затем перевел взгляд с книги на благородные седины и подумал, что ему придется рассечь кожу головы, затылочную кость, пробуравить мозговые оболочки (а — твердую, б — паутинную, в — мягкую), чтобы впиться в мозг, протаранить мозжечок и, возможно, дойти до продолговатого костного мозга, все зависело от первоначальной силы, фактора, способного вмешаться в его смертельную инерцию. «Не выношу диалогов», — вновь произнес старец, теперь по-русски, но думая, как то же самое прозвучит на немецком. Именно эта фраза-ритурнель побудила его нанести удар.